Дом № 21

Неистовство, с которым трудился Николай Егорович Жуковский, захватывало его ближайших помощников, и студент Андрей Туполев, вторя учителю, работал, не зная отдыха. По настоянию Жуковского было учреждено при МВТУ авиационное расчетно-испытательное бюро, объединившее большую группу молодых ученых и инженеров. В числе их были Туполев и А. Архангельский. Сотрудниками бюро впервые были разработаны рациональные методы аэродинамического и прочностного расчета самолетов, предложена методика подбора и проектирования воздушных винтов. В бюро были выполнены также проверочные расчеты самолетов, закупавшихся за границей и в отечественных вариантах строившихся на русских заводах. Хорошо зарекомендовавшее себя бюро не имело, однако, необходимой финансовой поддержки и экспериментальной базы. Все это осложняло работу и требовало постоянных и больших усилий со стороны Жуковского.

Не жалея сил работал Жуковский с учениками и в аэродинамической лаборатории. Они занялись конструированием, строительством и испытанием авиационных фугасных и зажигательных бомб весом от шестнадцати до четырехсот килограммов. Задание это было сверхсрочным, и Жуковский со своими помощниками не выходили из лаборатории до ночи. А чуть свет - в четыре часа утра ученый вставал и ехал на аэродром, на испытания новых образцов бомб. В девять утра ученого видели в лаборатории. По дороге с аэродрома он заезжал в магазин, покупал булку, какую-нибудь закуску и ел на ходу. Работа Жуковского заканчивалась в одиннадцать часов вечера, когда в лабораторию приезжала любимая Николаем Егоровичем его дочка Леночка и чуть не насильно увозила отца домой.

Обширная программа проектирования, строительства и испытаний авиабомб была лишь частью плана, разработанного Жуковским. При аэродинамической лаборатории МВТУ он создал теоретические авиационные курсы по подготовке военных летчиков. Для курсов понадобилось помещение, и тогда маститый ученый пригласил к себе студента А. Архангельского:

- Сашенька! - деликатно обратился он к любимому ученику. - Не мог бы ты, голубчик, подыскать подходящее здание? Желательно, конечно, поближе к МВТУ. Очень нужно, и побыстрее, пожалуйста, голубчик. Прошу...

Архангельскому повезло - на Вознесенской улице (ныне ул. Радио) он нашел особняк (дом № 21), принадлежавший купцу - меховщику Михайлову. Дом понравился Архангельскому. Он встретился с купцом, поторговался с ним и заключил сделку - пустовавший особняк был сдан теоретическим авиационным курсам.

По соседству с особняком на углу Вознесенской и Немецкой улиц стоял шумный извозчичий трактир "Раек" с большим двором и навесами для лошадей и пролеток. Рядом с особняком было кладбище.

Выслушав сообщение Архангельского, Николай Егорович поехал с ним на Вознесенскую улицу, осмотрел особняк - он ему понравился, и в нем устроили общежитие для летчиков - слушателей курсов. Среди них находился ставший потом знаменитостью Михаил Громов.

Помощники Жуковского занимались с курсантами и учились сами. Отдавая много сил организации учебного процесса, Туполев и Архангельский изучали теорию полета и слушали лекции. Сам Жуковский, читавший лекции на курсах, потом прилежно слушал лекции В. П. Ветчинкина, познавал новое в авиации из бесед с П. Н. Нестеровым.

Студент Туполев чувствовал повседневное могучее влияние выдающегося ученого. Он жил в накаленной творческой атмосфере, созданной Жуковским. Занятый множеством дел, продиктованных учителем, Туполев успел выпустить рабочие чертежи аэродинамической трубы для Центральной научно-технической лаборатории Петрограда. Авторитет молодого ученого уже тогда был настолько солидным, что в том же году его пригласили заведовать гидропланным отделом самолетостроительного завода компании "Дуке". Вскоре поступило еще более почетное приглашение - Туполеву поручили возглавить расчетный отдел в авиационном расчетно-испытательном бюро Управления Военно-Воздушного Флота. Так Жуковский выводил Андрея Николаевича Туполева в большую самостоятельную жизнь.

Взаимовлияние учителя и ученика несомненно. Сам Николай Егорович переживал душевную драму - он отдавал всего себя России, становлению и развитию отечественной авиации, а ему постоянно мешали - косность чиновничьего аппарата, интриги довели его до отчаяния. Титулованные особы, презрительно относясь ко всему русскому, тянулись к иностранным фирмам, тем более что их благосклонность хорошо оплачивалась зарубежными самолетостроителями. Жуковский не мог получить необходимые средства для работы так нужного боевой авиации расчетно-испытательного бюро. А тут еще горестная история с самолетом конструктора В. А. Слесарева "Святогор". О злоключениях творца уникального самолета хорошо знал А. Туполев. Студент Василий Андрианович Слесарев из-за участия в революционных выступлениях вынужден был покинуть Россию и перебраться в Германию, где окончил высшее техническое училище. По возвращении на родину он захотел получить и русский инженерный диплом, поступил для этого в МВТУ и с увлечением работал в аэродинамической лаборатории Жуковского. Ученый помогал студенту, видел в нем "одного из наиболее талантливых русских молодых людей, всецело преданного изучению воздухоплавания".

Любовь к аэродинамике и отличное ее знание, подлинно научный подход к конструированию помогли Слесареву создать серию самолетов собственной конструкции. Венчал эту серию знаменитый "Святогор". К проектированию уникального для своего времени большого трехстоечного биплана с двумя двигателями в фюзеляже Слесарев приступил еще в 1913 году. Размах его крыльев составлял тридцать шесть метров. Полетный вес самолета - шесть тысяч пятьсот килограммов. Без посадки "Святогор" мог бы покрыть расстояние в три с лишним тысячи километров.

Техническая комиссия Особого комитета воздухоплавательного отдела Главного инженерного управления авторитетно признала: проект осуществим и рекомендовала строить самолет. Но... денег не отпустили. Проект остался проектом. Это взволновало Жуковского. Он забил тревогу, поделился с Туполевым своими огорчениями.

Как только началась мировая война, богатый волынский помещик М. Э. Малынский, член Всероссийского аэроклуба, предложил конструктору свою помощь. Обязавшись финансировать постройку "Святогора", он сразу отпустил конструктору сто тысяч рублей. На эти деньги Слесарев заключил договор с заводом В. А. Лебедева, где в декабре 1914 года приступили к строительству огромного самолета. Но тогда-то и стали возникать таинственные

препоны. Началась чехарда с приобретением двигателей и материалов, поглотившая субсидию мецената. Дело тормозилось. Военное ведомство не оказывало помощи. Работы зашли в тупик.

Через два года после начала войны командование действующей армии решило разобраться, кто же прав и кто виноват. Обратилось к Жуковскому "дать в деле "Святогора" свое авторитетное заключение по вопросу об аэродинамических расчетах аппарата Слесарева".

Ученый и его помощники тщательно проверили проект, провели контрольные продувки в аэродинамической трубе и убедились: строить самолёт целесообразно. Они дружно стали на защиту талантливого инженера. Но ни авторитет всемирно известного ученого, ни его хлопоты, ни обращения "в инстанции" не дали положительных результатов. Те, кому были выгодны закупки иностранных машин, "похоронили" проект самого большого в мире самолета.

Это уже был удар не только по Слесареву, но и по самому Николаю Егоровичу Жуковскому. Все явственнее выстраивались в одну цепочку горестные факты, заставлявшие о многом подумать Туполева: его учителю Жуковскому, порвавшему с миллионером Рябушинским, отказали строить аэрогидродинамический институт, последовал отказ финансировать и, следовательно, создавать базу для авиационного расчетно-испытательного бюро. Отказали в средствах для организации конструкторского бюро и опытного завода, необходимых для претворения в жизнь новейших проектов и научных открытий. И наконец, это преднамеренное "захоронение" проекта Слесарева... Вереница отказов, разрушавших стройную схему комплексного развития авиационной науки и техники, выношенную Н. Е. Жуковским, обнажала откровенное покровительство чиновников в инстанциях всему иностранному и их спесивое равнодушие к отечественным предложениям.

То было тяжелое время, и Туполев с тревогой наблюдал за своим учителем, остро переживавшим потрясения, вызванные войной, отклонением его предложений и планов. Ученый понимал - надвигается катастрофа прогнившего царского режима. Так оно и должно было случиться. Он думал о России, которую любил, о ее будущем. Мечтал о том времени, когда расцветет русская наука и встанет во главе мировой науки. Значит, нужно было, стиснув зубы, работать, заниматься своим делом.

Квартира Жуковского у Мясницких ворот, в Мыльниковом переулке, стала маяком для студентов, любивших своего учителя и веривших в него. Андрей Туполев приходил теперь в дом Николая Егоровича уже без той робости, с которой когда-то сюда входил. Семья ученого видела в Андрее Туполеве человека, на которого можно положиться. Простой, на редкость скромный и упрямый молодой человек, умевший многое делать своими руками: ковать железо, пахать землю, седлать коней, валить лес, ставить сложные опыты и строить планеры, вносил в дом силу и оптимизм молодости, стойкость, которая была так необходима в то тревожное время.

Туполев жил светлой и чистой духовной жизнью дома своего учителя. Он оказывался в мире музыки и книг, научных дискуссий, смелой мечты о будущем. Дом Жуковского был притягательным центром и для друзей Андрея Туполева. Жуковский ценил Александра Архангельского - он был дорог ученому своей веселостью, искристым талантом организатора досуга. Уж кто-кто, а Архангельский все знал о событиях в городе, о новых книгах, театральных постановках и новостях науки и техники.

1909 г.- полет Андрея Туполева на планере

В ту пору Александр Архангельский приобрел автомобиль и, став заправским шофером, чувствовал себя счастливым, когда получал возможность прокатить Жуковского и его дочку Леночку. Он не раз уговаривал Жуковского на часок-другой сходить в соседний театр "Колизей", что на Чистых прудах, и когда тот соглашался, то в миг устраивал "культпоход". В таких "вылазках" обычно принимал участие и Андрей Туполев.

Среди талантливых, умных и ярких молодых людей, с которыми Туполев встречался у Жуковского, выделялся брат Александра Архангельского - Владимир. Он тоже был студентом МВТУ, учеником выдающегося ученого, активистом в коллективе аэродинамической лаборатории. По общему мнению, Владимир Архангельский был очень талантливым математиком, и эту точку зрения вполне разделял Жуковский. Но Владимир был не менее одаренным музыкантом. Параллельно с учебой в МВТУ он занимался в консерватории и с блеском окончил ее по классу Игумнова.

Андрей Туполев любил вечера в доме Николая Егоровича Жуковского. Хозяин дома, усталый, больной от дум, забот и предчувствий, опускался в глубокое кресло, рядом с ним появлялась Леночка. Студенты располагались кто где хотел. В дверях стояла нянька Петровна, а в стороне скромно усаживался на стуле Туполев. Владимир Архангельский без особых просьб садился за рояль, и все на мгновение забывали об очередях за хлебом, о всяких тревожных слухах, об эшелонах с ранеными, о гибели летчиков. Мощные аккорды будоражили души, заставляли мечтать и думать о прошлом.

Музыкальные вечера в Мыльниковом переулке были отдушиной в тяжелой и напряженной жизни самого ученого и близких к нему людей. Как бы ни было тяжело, но музыка вдохновляла ученого и студентов. Разговоры о книгах и науке, о культуре и смелых гипотезах уводили их из круга забот о пайке, полене дров, банке керосина, не позволяли им терять высокого уровня интеллектуальной жизни. Николай Егорович зорко следил за тем, чтобы в пору лихолетья его ученики не опустились, не ушли ради жизненных благ из науки.

Он настойчиво требовал от Туполева и братьев Архангельских подготовки к защите своих дипломных проектов. Более того, Жуковский принял активное участие в выборе темы диплома для Туполева - расчет гидроаэроплана. В известной мере она послужила основанием для рекомендации Жуковским Андрея Туполева, тогда еще не дипломированного инженера, на должность заведующего гидропланным отделом авиазавода "Дуке".

С развитием авиации возрастали требования к оборудованию аэродромов, что вызывало большие расходы средств и строительных материалов. В стране, где так много морей, рек и озер, естественным казалось использование водных пространств в качестве баз гидроавиации. Это, в свою очередь, могло стимулировать развитие самой гидроавиации, создание новых гидросамолетов. Все это так понравилось Жуковскому, что он поддержал тему дипломного проекта "Расчет гидроаэроплана", видимо, полагая, что его ученик сможет применить научные основы в конструировании гидроплана.

...Пришел в вихрях революционных событий 1917 год.

Вслед за штурмом Зимнего дворца в Петрограде и утверждением власти Советов, революционные события развернулись в Москве. В октябрьские дни семнадцатого года войска военно-революционного комитета последовательно овладевали зданиями в центре Москвы. Зарево поднялось над Красной Пресней. Свистели пули в Лефортово. Юнкеров выбивали из гостиницы "Метрополь", затем из Исторического музея, потом штурмующие отряды ринулись в Кремль...

В Мыльников переулок в районе Чистых прудов, в дом Жуковского, доносился гул борьбы. Сюда же приходили всякие мрачные слухи и проклятья - все старое противилось революции. Но ученый не слушал ни проклятий, ни угроз в адрес нового мира. Для него важно было узнать, что летчики и стрелки Московского авиационного гарнизона одними из первых в армии перешли на сторону молодой Республики Советов. Он следил за тем, что происходило в среде авиационной интеллигенции - одни безоговорочно встали в ряды борцов Октября, другие метнулись к белогвардейцам, затем и к интервентам, а третьи предпочли, не вмешиваясь в борьбу, тихо эмигрировать в США, во Францию, Англию или Италию. Так поступили, например, конструкторы Сикорский и Северский. Враги новой революционной России "охотились" и за Жуковским, стремились увлечь его на Запад.

Те, кто не желал, чтобы Жуковский "достался" большевикам, пугали его "красными ужасами", гибелью в России науки и культуры, закрытием научных лабораторий. Говорили всякое, лишь бы не в пользу большевиков. Если к этому добавить, что после мировой войны, обескровившей страну, в Москве было плохо со снабжением и топливом, ощущались перебои в подаче электрической энергии и приходилось сидеть при керосиновых лампах в холодных квартирах, то нельзя не восхититься всем тем, что сделал тогда Николай Егорович Жуковский. Перед ним, как и перед всеми учеными, стоял главный вопрос: с кем идти? как дальше жить? что делать? Жуковский безоговорочно принял Советскую власть и преподал иным своим коллегам настоящий политический урок, как должен вести себя ученый-патриот, на какой он должен быть стороне баррикад. Подвиг Жуковского был сплавлен с подвигом его учеников, сумевших вместе с учителем приступить к решительным действиям в пользу Советской власти.

Первые же дни после Октября показали вздорность клеветнических слухов и глубину падения многих из тех, кто покинул Москву, оставил отечество. Молодая Республика Советов во всеуслышание заявила о развитии науки и превращении ее в производительную силу. Новая власть призвала ученых браться за большую работу.

Сбывалось то, о чем мечтал Николай Егорович: к нему обращалась народная власть, его звали, в нем нуждались.

Николай Егорович Жуковский и его ученики понимали, что, отражая атаки внутренней контрреволюции и иностранной интервенции, Республика Советов должна многое сделать для создания, организационного оформления революционных вооруженных сил, в том числе и авиации. Положение авиации было тяжелое. Бегство за границу некоторых ученых, конструкторов, специалистов и бывших хозяев авиационных предприятий - Лебедева, Анатры, Щетинина, Меллера не могло не отразиться на авиационной промышленности и без того расшатанной войной. Она едва работала, выпуская в 1918-1920 годы в среднем около двухсот самолетов в год. Причем это были аэропланы устаревших конструкций, преимущественно иностранных типов - "Ньюпор", "Фарман", "Сопвич". Стремясь окончательно подорвать авиационную промышленность, враги Советской власти саботировали заказы: лишали заводы сырья и электроэнергии, пошли на то, что сожгли заводы "Сальмсон" и Щетинина. Некоторые авиационные предприятия в стране были захвачены белогвардейцами и интервентами.

Партия, Ленин приняли самые решительные меры для восстановления и развития авиации. Уже в ноябре 1917 года по указанию Ленина началось формирование красных авиационных отрядов, в декабре был издан приказ о создании частей советской авиации и воздухоплавания, а 28 июня 1918 года за подписью Ленина был издан декрет о национализации всех авиационных предприятий. Живо почувствовав новую обстановку в авиации, Жуковский со своими учениками включился в работу - по его предложению в марте 1918 года была организована так называемая летучая лаборатория для проведения различных исследований самолетов и моторов. Научное руководство лабораторией было возложено на Н. Е. Жуковского и его соратника В. П. Ветчинкина. А. Н. Туполев и братья Архангельские занялись в летучей лаборатории испытаниями самолетов, исследованиями воздушных винтов и проверкой конструкции шасси. Группа инженеров и летчиков разработала нормы прочности самолета. В. П. Ветчинкин в предисловии к первому выпуску трудов, подготовленных летучей лабораторией, писал, что она "задалась целью производить наблюдения и исследования главным образом боевого самолета и по возможности дать такие изменения в конструкциях уже существующих у нас самолетов, которые в большей степени гарантировали бы безопасность полетов и делали самолет отвечающим всем требованиям фронта".

Здесь, на аэродроме, в помещении летучей лаборатории, закалялся характер Туполева, непосредственно участвовавшего в испытательных полетах, в исследованиях боевых самолетов.

Выдвинув своих ближайших учеников на передний край борьбы, Жуковский в то же время считал необходимым, чтобы его питомцы занимались теорией, готовили свои дипломные проекты. Учитель отдавал себе отчет в том, что молодой Туполев очень загружен - у него уйма дел, он необходим и в летучей лаборатории, и на "Дуксе", и в МВТУ, но как бы там ни было, нужно, чтобы он готовился к защите диплома. Очевидно, для Жуковского было важно, чтобы и во время разрухи, войны, всяческих тягот и трудностей в новой, Советской России продолжалась научная работа, готовились новые кадры, проходила защита диссертаций - короче говоря, чтобы научная жизнь била ключом.

Андрей Николаевич внял совету учителя, заперся в своей более чем скромной комнатке на Петровке и принялся за работу. К защите дипломных проектов готовился не только Туполев, но и его друзья - братья Архангельские.

К июню дипломные проекты были готовы: А. Н. Туполева - "Опыт разработки гидроплана по данным испытаний в аэродинамических трубах", А. А. Архангельского - "Аэроплан "Фарман-30" и В. А. Архангельского - "Аэроплан "Ньюпор-XXIII". Все работы получили высокую оценку Жуковского. "Представленный студентом Туполевым расчет гидроаэроплана, - писал Жуковский, - являет собой прекрасное свидетельство зрелости его инженерной мысли".

Получив столь высокую оценку, Туполев ходил счастливый, но где-то в глубине души не исчезала тревога: защита в МВТУ - всегда событие, всегда большое испытание. Предстать молодому человеку перед знаменитостями и докладывать свой проект - задача не из легких. Но больше всего беспокоила мысль: а вдруг защита не состоится? В Москве по ночам слышалась стрельба, только что был раскрыт крупный заговор против Советской власти. Словом, до защиты ли дипломов?..

Но вот наступило 11 июня 1918 года (29 мая по старому стилю). Рано проснувшись, Туполев посмотрел на часы и стал собираться в МВТУ. Он тщательно вычистил толстовку и ботинки, побрился, внимательно посмотрелся в зеркало... Попытался изобразить, как начнет он свой доклад... За этим занятием и застал его Саша Архангельский:

- Ну как? Готов? Пойдем.

Несмотря на тревожное положение в Москве, послушать Туполева и братьев Архангельских собрались преподаватели и профессора МВТУ. Жуковский был подчеркнуто спокоен и деловит, всем своим видом показывал, что в трудные для России дни жизнь в МВТУ будет и впредь протекать нормально.

Туполеву предоставили слово. Скрыв трепет, внешне спокойно, изложил он свой проект, временами обращаясь к чертежам и плакатам. Аудитория заинтересовалась и внимательно слушала. И манера держаться, и, главное, доклад заставили присутствующих забыть, что перед ними студент, защищающий всего-навсего диплом.

С таких летательных аппаратов начиналась авиация - самолет бр. Райт

Защита прошла отлично. Успешно защитили свои проекты и братья Архангельские.

Работа Туполева произвела на Жуковского настолько большое впечатление, что, выступая через месяц на II Всероссийском авиационном съезде, он счел необходимым ее отметить.

- Если бы эти исследования были напечатаны, - говорил Жуковский, - то они составили бы славу русской ученой авиации.

Окончание МВТУ вовсе не означало разлуку Туполева с Жуковским. Ученый с еще большим вниманием стал относиться к новому дипломированному инженеру - он возлагал на него многие свои надежды. В Андрее Туполеве Жуковский видел достойного соратника в осуществлении давно задуманного нм громадного дела - создания ЦАГИ.

Сама жизнь подтверждала идею ученого. Для развития советской авиации нужен был научный центр. И вот проникнутые взаимопониманием, полные веры в необходимость создания ЦАГИ ученый с мировым именем и молодой инженер долгими вечерами работали в нетопленной квартире при свете керосиновой лампы. После длительного обсуждения плана действий в общих чертах и составления необходимых документов пришло время заседаний, выступлений, доказательств и хлопот. 30 октября 1918 года коллегия научно-технического отдела ВСНХ постановила создать при НТО аэрогидродинамическую секцию, включив в круг ее дел разработку практического проекта учреждения ЦАГИ. Во главе новой секции стала коллегия. Жуковский вошел в нее "в качестве специалиста по научной части", а Туполев - "в качестве специалиста по технической части".

В канун Октябрьского праздника - 4 ноября 1918 года - на квартире Жуковского собралась "рабочая часть" коллегии: рядом с Николаем Егоровичем сидели А. Н. Туполев, Н. В. Красовский, впоследствии крупный работник ЦАГИ. Хозяин сидел в кресле в плотно запахнутом халате и грел руки, протягивая их к стакану горячего чая. Настроение у собравшихся было приподнятое. Мечта о ЦАГИ приобретала реальные черты, и можно было уже думать о его структуре, штатах, методе управления и программе работ. Приятно было и то, что по случаю первой годовщины Октябрьской революции всем москвичам выдали редкостный по тем временам паек - два фунта хлеба, два фунта рыбы, полфунта сливочного масла и полфунта варенья. От такой роскоши все давно отвыкли и, конечно, с явным удовольствием сели за стол.

После чая участники совещания перешли из столовой в кабинет и приступили к обсуждению организационных вопросов. Надо было решить, как будет управляться ЦАГИ? Коллегиально? Единоначально? Решили - коллегиально. Новый вопрос: председатель коллегии избирается или назначается? Единогласно решили: в основе должна лежать демократическая выборная система - председатель коллегии будет избираться. Единодушно избрали председателем Николая Егоровича Жуковского. Он спокойно сказал:

- Я согласен.

От Жуковского вышли в поздний час. Над Москвой бушевал ветер. Но Туполев не замечал холодной ноябрьской хмари. "ЦАГИ все-таки родился!" - обрадованно твердил он про себя.

Через день такое же заседание повторилось. Вновь собрались на квартире Жуковского. Леночка, встревоженная состоянием отца, давала понять гостям, что пришли они некстати. Но Николай Егорович это заметил и, в задумчивости погладив густую бороду, пригласил к столу членов коллегии.

На этот раз коллегия рассмотрела вопрос о принципах организации гидроаэродинамического института. Решили: "Поручить А. Н. Туполеву подготовить материалы к открытию нескольких отделов института в ближайшее время".

Официально получив полномочия, Туполев принялся за осуществление идеи Жуковского - за организацию ЦАГИ. 9 ноября он доложил Положение, в котором был использован опыт Жуковского по созданию Кучинского института на средства Рябушинского, а также опыт по организации воздухоплавательного кружка, расчетно-испытательного бюро и летучей лаборатории. Проект Положения о ЦАГИ основывался на опыте реально действовавших организаций.

В тот вечер не было ни дождя, ни снега. Чуть посвистывал ветер. Где-то изредка стреляли. Над крышами алел отблеск далекого пожара. Николай Егорович, откинувшись в кресле, спрятав за полами халата зябнувшие руки, опустив веки, внимательно слушал Туполева. Время от времени одобрительно кивал головой.

В проекте Положения Туполев поставил в ЦАГИ на первое место общетеоретический отдел. За ним - авиационный, с экспериментированием и теоретическими изысканиями в области самолето- и моторостроения. Предполагалось иметь отдел ветряных двигателей, отдел изучения и разработки конструкций (по-современному - отдел прочности), отдел научно-технической специализации, на который возлагалась лекционно-пропагандистская деятельность и подготовка высококвалифицированных специалистов.

Теперь, спустя десятилетия, удивляешься и радуешься той глубине и размаху, с которыми Туполев составил Положение. Время-то было какое! Голод и разруха охватили страну, во всем была нехватка, в авиационной промышленности шла борьба за ремонт каждого до предела изношенного самолета... А тут - ЦАГИ, да еще с таким размахом... Не фантастика ли?

Но от заседания к заседанию все четче проглядывали контуры будущего ЦАГИ. Пришло время, когда нужно было подумать уже и о помещении. Тогда-то Туполев и вспомнил о том особняке на Вознесенской улице, который отторговал у купца-меховщика А. Архангельский. Осмотрели особняк и соседний с ним трактир "Раек" - для начала можно было обосноваться и в этих помещениях,

- Мы народ не гордый, - шутил Туполев, - пусть сначала трактир, потом все приберем к рукам...

Ну хорошо: нашли временное помещение, разработали структуру ЦАГИ, Положение, а где деньги, оборудование, кадры? Прежде всего нужно было официально узаконить ЦАГИ, включить его в число ведущих, особенно нужных Стране Советов научных учреждений. Для этого нужно было добиться решения НТО.