Ради будущего

Уже по тому многозначительному тону, которым курьер Особого комитета передает Ефимову приглашение великого князя Александра Михайловича, авиатор понимает: предстоит какой-то важный разговор.

Шурин царя встречает авиатора в своей роскошной канцелярии. На его холеном красивом лице поощрительная улыбка. Да, да, он наблюдал полеты Ефимова, он доволен его успехами. Вскоре наигранно любезное выражение сходит с лица великого князя. Он подчеркнуто серьезен и деловит. Его интересует: каково мнение господина Ефимова о постановке учебы авиаторов во Франции?

Михаил Никифорович отзывается о французских школах критически и высказывает целый ряд пожеланий относительно обучения пилотажу в России.

- Вам предлагается, - с расстановкой говорит Александр Михайлович,- место шеф-пилота школы авиации. Как вы на это смотрите?

Предложение весьма лестно. Ефимов уже слыхал, что Отдел воздушного флота намеревается создать на добровольные пожертвования авиашколу, что из Франции прибыли заказанные аэропланы.

"Ты ведь мечтал о создании русской авиации... - подумал про себя Михаил. - Вот тебе и случай представляется силы приложить!.. Ну, а как же конкурсы, гастроли, работа над аппаратом своей конструкции?"

- А смогу ли я одновременно работать над проектом аэроплана?

Легкая тень пробежала по лицу великого князя: по поводу "русского прожектерства" он уже не раз высказывался с явным неодобрением. Но сейчас председатель Особого комитета, видимо, счел нужным смягчиться:

- Отчего же?.. Извольте.

- Тогда, я согласен, ваше высочество! Но... у меня есть еще обязательство - совершить полеты в Самаре и Москве.

- Только прошу не задерживаться. - В знак окончания переговоров великий князь поднялся с кресла.

Михаил шагает по набережной Невы и обдумывает происшедшее. Что это? Еще один отягчающий и усложняющий жизнь контракт? Нет, опасения, пожалуй, здесь ни к чему. К этой работе он готовил себя давно, еще тогда, во время первого полета в Одессе, когда послал телеграмму военному министру.

В Отделе воздушного флота Ефимову сообщают, что в условиях петербургского климата до самой весны совершать полеты на Гатчинском аэродроме не представляется возможным. Поэтому временно решено организовать летную школу где-нибудь на юге. Выбор пал на Севастополь, город-крепость, морскую твердыню, где новому делу будет оказана всесторонняя помощь.

Вскоре петербургский журнал "Вестник воздухоплавания" сообщает читателям:

"На заседании Отдела воздушного флота решено организовать школу в Севастополе. Старшим инструктором - Ефимов".

Однажды в разгар всероссийских состязаний на Комендантском поле Михаила Никифоровича познакомили с инженером Рыниным и профессором Жуковским, представляющим на празднике Московское общество воздухоплавания. Седобородый, с крупными чертами лица, могучий, резко выделяющийся в толпе зрителей, Николай Егорович Жуковский пожал Ефимову руку и сказал, что рад выполнить поручение своих коллег - пригласить победителя состязаний совершить несколько полетов в Москве^*.

^* (Об этом сообщила 17 сентября 1910 г. газета "Утро России".)

Авиатор поблагодарил за честь. О трудах ученого он узнал еще во Франции. Парижские газеты отзывались о нем как о крупном теоретике. И вот судьба свела его с Николаем Егоровичем...

- Так не забудьте в Москве пожаловать в нашу аэродинамическую лабораторию! - напомнил профессор.

Предстоящему визиту выдающегося летчика - победителя петербургских состязаний - много внимания уделяет московская пресса. Журнал "Воздухоплавание" в первом номере пишет: "Имя М. Н. Ефимова вписано в историю русского воздухоплавания крупными буквами. Не только по времени он является первым русским авиатором, он первый и в том смысле, что наиболее популярный в России, и в том, что наиболее известный за границей, и в том, что наиболее опытный из всех уже довольно многочисленных русских летунов. Он овладел искусством летания в такой степени, в какой оно доступно природному таланту. И этот авиаторский талант он, безусловно, имеет. Поэтому и выдвинулся сразу, поэтому и летает с неизменным успехом..."

Полеты назначены на 10 октября на Ходынском поле, где Московскому обществу воздухоплавания выделено место для устройства аэродрома. Программу начинает Сципио-Кампо, только что приехавший из-за границы с дипломом пилота-авиатора и монопланом "Анрио". Ему сразу же не везет: из-за капризов мотора аэроплан не может оторваться от земли. Наконец, авиатор поднимается в воздух, но на высоте 30 - 40 метров двигатель глохнет.

Вынужденный спланировать, Сципио-Кампо неудачно приземляется, поломав шасси. Публика разочарована.

На поле появляется Ефимов. Спокойный, улыбающийся, он взбирается на "Блерио". Мгновение - и аэроплан плавно отделяется от земли. На высоте 500 - 600 метров авиатор делает горку, потом как бы повисает над Ходынским полем и стремительно снижается. Полетав над трибунами, аэроплан снова устремляется вверх, кружит и изящно опускается в очерченный мелом круг.

Невиданное доселе для москвичей зрелище! Два иностранца, гастролировавшие здесь, особого впечатления не произвели, а Уточкин не поднимался так высоко. Ефимова подхватывают на руки, качают...

17 октября Ефимов совершает свой последний полет в Москве. День настолько ветреный, что, пожалуй, и самый опытный летчик отказался бы лететь. Но Ефимов садится в аэроплан. Иначе он поступить не может: этого так ждут! На оторвавшийся от земли аппарат обрушивается мощный порыв ветра. Выравнивание машины стоит Михаилу громадных усилий. Надо ежесекундно реагировать на капризы разбушевавшейся стихии. И рука пилота, словно слившаяся с рычагом управления, мгновенно отвечает маневром на каждую злобную выходку ветра. Публика встречает его восторженными аплодисментами.

После полетов Ефимов едет в аэродинамическую лабораторию Московского технического училища. Почетному гостю показывают самые дорогие реликвии воздухоплавательного кружка. Вот исторический планер, на котором производил опыты сам Отто Лилиенталь. Конструктор подарил свой аппарат Николаю Егоровичу во время их встречи в Германии. Ефимов увлеченно осматривает аэроплан типа "Блерио", аэродинамическую трубу и множество приборов, построенных руками профессора и его учеников. Он поражен значимостью работы, которая проводится здесь для создания новых аэропланов, для практики летания.

Пилот вводит свою ладонь в поток воздуха внутри аэродинамической трубы. С помощью вентилятора скорость потока доводится до тридцати метров в секунду. Ефимов тут же рассказывает членам кружка, как возрастает чувствительность системы управления аэроплана с увеличением скорости полета.

Председатель кружка студент Лукьянов спрашивает, что чувствовал авиатор во время полета над Москвой.

- О, этот полет я считаю одним из интереснейших! - улыбнулся Ефимов.

Лукьянов поспешно записывает в блокнот рассказ Михаила Никифоровича. Вот фрагменты этих записей^*:

^* (Статьи Г. Лукьянова "Ефимов о своих полетах", "Ефимов об искусстве летания" и "М. Н. Ефимов в воздухоплавательном кружке студентов-техников" опубликованы в журнале "Воздухоплавание" (1910, № 3 и 5).)

"Напрасно думают, что авиатор во время полета всецело поглощен управлением аппаратом и лишен поэтому возможности оглянуться кругом и полюбоваться окружающей картиной. Ничего подобного. Как оторвешься от грешной земли, забываешь и о публике, и об аплодисментах, сидишь и думаешь: "Вот скоро надо ехать в Севастополь. Как там устроить ангары?" пли что-нибудь в этом роде. И любоваться окружающим времени достает сколько угодно... Стоит мне подняться выше тысячи метров, и все существо охватывает какое-то удивительно безмятежное спокойствие. Я в это время совершенно забываю о своей неизбежной связи с землей, о громадной высоте, на которую поднялся... Может быть, это не поддающееся описанию блаженное настроение главным образом и привлекает меня, тянет неудержимо к аэроплану. Мне кажется, что, когда авиация сделается доступной для каждого, многие, кроме практической выгоды, увидят в ней лучший способ отдохновения от надоедливой сутолоки жизни".

- Ваше мнение о перспективах практического применения авиатики? Есть ли возможность хоть сколько-нибудь обезопасить полеты? - спрашивает один из студентов.

И снова карандаш Лукьянова забегал по странице блокнота. Ефимов говорит:

- Мое твердое убеждение, что при всех своих недостатках аэроплан все-таки гораздо безопаснее, чем автомобиль. Меня могут спросить, а почему же чуть не каждый день мы слышим о новых жертвах, почему ни одно состязание в воздухе не обходится без катастрофы?.. Я объясняю это тем, что громадное большинство авиаторов - люди почти без всякой технической подготовки. Кроме того, самым развращающим образом действуют на новичков-авиаторов первые удачные полеты. Авиатору помогает не счастье, не удача, а знание дела и долгая, добросовестная практика... Многие из моих "товарищей по воздуху" обращаются ко мне за советами: что делать в таком случае? Как предупредить то-то? Я советую, объясняю... А на другой же день - у одного поломка, у другого - перебои, у третьего - весь аппарат вдребезги... Самый опасный момент при полете - планирующий спуск. На этом трюке большинство из нашего брата и ломает себе шеи. Вообще мне кажется, что прежде чем начать летать серьезно, необходимо год-два посвятить внимательному и кропотливому изучению машины. Помучиться над ней как следует, обмозговать каждый винтик - тогда только пускаться в опасные полеты. Я видел за границей немало авиаторов-белоручек, которые считали, что их дело летать, а знать машину и возиться с ней - дело механика. Такое пренебрежительное отношение к технике и приводит к катастрофам...

Немного погодя авиатор мечтает вслух:

- Приеду в Севастополь и сейчас же буду строить аппарат своей конструкции. Многоместный, на два-три пассажира. Думаю сделать его более легким к более крепким, чем другие. Возможности для этого есть. Некоторые из деталей можно убрать, другие облегчить в весе без ущерба для прочности всего аппарата. Необходим, конечно, и мотор хороший. Теперь ведь не аэроплан летает, а мотор.

Со всех сторон посыпались вопросы, как научиться летать, трудно ли это, в чем секрет крутых виражей?

- Обо всем этом в двух словах не расскажешь,- ответил Ефимов,- но если желаете, могу поделиться опытом.

- Просим, просим! - раздались голоса.

И летчик просто и доходчиво преподал студентам азбуку пилотирования самолета, которая в записи Лукьянова появилась затем в журнале "Воздухоплавание" под названием "Ефимов об искусстве летания".

Изложенные в ней простые, на наш взгляд, истины тогда являлись откровением, ведь ни теория полета, ни учебные пособия по пилотажу еще не были созданы.

Особый интерес кружковцев вызвал рассказ Ефимова о технике выполнения виражей.

- При обычной скорости движения аэроплана в шестьдесят километров,- объяснял Михаил Никифорович,- рискованно производить быстрые повороты или делать крутые виражи, так как при этом скорость может снизиться до сорока километров в час и управление элеронами станет невозможным. Надо помнить: чем больше скорость, тем рулевое управление действует лучше. Чтобы успешно выполнить крутой вираж, нужно набрать высоту и перед началом поворота резко снизиться. Получив за счет снижения добавочную скорость, можно успешно выполнить вираж даже под углом в сорок пять градусов.

- Николай Егорыч! - воскликнул кто-то из кружковцев.

В лабораторию энергичной походкой входил профессор Жуковский. Подойдя к Ефимову, он обнял ею.

- Спасибо, друг мой, что не забыли моей просьбы! Надеюсь, вам не было скучно с этими юношами? Нет?.. Ну и славно!

Один из студентов, пододвинув неуклюжий ящик на треноге, попросил:

- Николай Егорович, всем очень хотелось бы сфотографироваться на память о встрече...

- Изволь, голубчик, изволь. А вы, Михаил Никифорович, не возражаете?

- Буду рад.

Профессор усадил рядом с собой Ефимова и слегка расправил пышную седую бороду. Справа, слева, ниже и выше расположились студенты. В их взглядах - сознание всей важности момента: они фотографируются с выдающимся ученым и первым соотечественником, покорившим небо!

Беседа в лаборатории затянулась, но никто не спешит уходить. Увлеченно слушают студенты рассказ первого русского авиатора... Многие из них станут впоследствии крупными авиационными деятелями, конструкторами, летчиками. Когда их, убеленных сединами, спросят, кто увлек их мечтой покорять высоту, они с благодарностью вспомнят и Михаила Ефимова.