С кем и за что воевать?

Ефимов шагает по петроградским улицам, вглядывается в изменившийся облик столицы... На тротуарах полно военных, среди которых выделяются фронтовики в своих видавших виды шинелях с Георгиевскими крестами на груди. То и дело встречаются раненые: на костылях, с черными перевязями, поддерживающими изувеченные руки, с покачивающимися пустыми рукавами... Мелькают белые с красными крестиками на лбу косынки сестер милосердия. У хлебных лавок очереди. А по Невскому проспекту, как и прежде, мчатся рысаки, везущие сановников, генералов, нарядных дам... Тишина, удивительная, неправдоподобная: ни разрывов снарядов, ни свиста пуль, ни истошного ржания испуганных лошадей...

Летчик приехал сюда на праздник святого Георгия-победоносца. Этот день "чествования доблестного воинства" ежегодно отмечается 26 ноября.

Для приема нижних чинов специально оборудованы и разукрашены комнаты и большой зрительный зал столичного Народного дома. Здесь от потолка свисают полотнища георгиевской ленты и национального флага. Над сценой - громадный белый крест - макет ордена Георгия. По углам зала - мешки с подарками: нож, вилка, стакан, платок с портретами царей дома Романовых и... колбаса, пироги, мед, красное вино - поистине царское угощение на фоне голодного Петрограда. Ведь даже черносотенные газеты ежедневно сетуют на дороговизну, нехватку продуктов, особенно мяса, молока, на оголтелую спекуляцию.

Видимо, царское семейство и его приближенные надеются заручиться доверием, преданностью георгиевских кавалеров, найти в них опору трону, почва под которым заколебалась.

Но все меньше находится "верноподданных", а тем более среди глядевших в глаза смерти фронтовиков, которых бы ослепило и умилило это грандиозное мероприятие с пышными, помпезно обставленными приемами, молебствиями, шествиями под громыхание оркестров, песнопениями и театральными представлениями. Царю уже не простят ни Ходынки, ни Цусимы, ни "кровавого воскресенья", ни бездарного ведения войны, ни "распутиниады"...

К немалой своей радости, Михаил Никифорович встретил на царском приеме фронтового товарища - летчика-наблюдателя поручика Лааса. Много лет спустя Георгий Генрихович Лаас расскажет об этой встрече своему двоюродному брату Эдгару Меосу^*, имевшему неплохую привычку записывать увиденное и услышанное. "...Царь заметил Ефимова, - пишет Меос, - после банкета подошел к авиатору, подал "кончики пальцев своей противной вялой руки", как потом охарактеризовал свое ощущение Ефимов, и "всемилостивейше" беседовал с ним".

^* (Меос Эдгар Иванович (1895-1971) - эстонский летчик и историк авиации. В 1916 г. закончил летную школу во Франции и воевал в прославленной французской эскадрилье "Аистов". В 1917 г. вернулся из Франции в Эстонию, где служил летчиком. Во время фашистской оккупации был брошен в концлагерь. Последние годы жизни занимался литературной работой.)

После окончания празднества приятели решили поделиться фронтовыми впечатлениями где-нибудь за ресторанным столиком. Выбор Михаила пал на Новую Деревню. С этим районом столицы связано столько воспоминаний... Давно ли он мчался с друзьями по Каменноостровскому проспекту на Комендантский аэродром? Где они теперь - "конкуренты" на авиационных состязаниях? Васильева сбили в бою, попал в плен. Саша Кузминский работает испытателем у Щетинина - надо бы зайти завтра к нему на завод повидаться... Лебедев теперь-важная птица, возглавляет акционерное авиационное общество, строит самолеты "Лебедь". Да и Слюсаренко свое предприятие сколотил - на Комендантском поле, при содействии своей жены летчицы Зверевой. Без заказов не сидят - фронту нужны самолеты...

А вот и "Вилла Родэ", притаившаяся в саду под кронами осокорей. Здесь когда-то призеры авиационных состязаний отмечали свои победы. В парке поубавилось освещения, и извозчиков у подъезда меньше, чем в былые времена, а городовых что-то много...

"Вечером того же дня, - пишет Эдгар Меос, - Лаас с Ефимовым, прихватив знакомых - врача Тамма и художника Вихвелина, пошли в ресторан "Вилла Родэ". Там к ним за столик подсел какой-то бородатый тип в шелковой черной рубашке и лайковых сапогах, брюнет с пронизывающим взглядом и гнилыми зубами... Незнакомец был уже изрядно пьян. Протянув руку к Лаасу, он начал "играть" его орденом. Тот вспылил. Но Ефимов предотвратил ссору, шепнув: "Это же Распутин!" В зале пели и плясали цыганки, и при виде их у пьяного "святого черта" плотоядно блестели глаза... Кто знал тогда, что всего через три недели Распутин будет убит..."

Ефимову надоело созерцать сытые физиономии генералов и их дам. Захотелось поскорее уйти отсюда на свежий воздух. Поднялся, бросив насмешливую фразу, которая запомнилась Лaacy: мол, от этих краснолампасников у него рябит в глазах...

...В столичной атмосфере - нервозность, какое-то гнетущее, предгрозовое состояние. Отовсюду слышится ропот. На заводах участились волнения среди рабочих.

С тяжелым чувством возвращался Ефимов на Румынский фронт. Как и во всей солдатской массе, а также в кругах передовых офицеров, в нем зрело глубокое недовольство: за что, за кого воюем? За глупого царя-батюшку? За сытых толстосумов? За взяточников, которые засели в правительственных учреждениях, в интендантствах и прокучивают народные деньги?..

А солдаты, завшивленные, изможденные, осыпаемые градом снарядов и гранат, гниют в окопной грязи. Их семьи голодают в тылу без кормильцев...

В декабре 1916 года под натиском противника пал Бухарест. Оставлена Констанца. Румыны взорвали, отступая, Черноводский мост, который столько времени охраняли русские летчики. С румынами отходят и царские войска. Вместе с ними с аэродрома на аэродром, все дальше на север и восток переезжает четвертый истребительный. Вступила в свои права румынская слякотная зима. Низкие тяжелые тучи нависли над городами и деревнями, над полями и виноградниками. В промозглом сыром воздухе глухо отдается артиллерийская канонада. Настроение у всех тяжелое. Бессмысленность войны ощущается все явственней. Боевые вылеты почти прекратились. Покинув, наконец, пределы Румынии, отряд на продолжительное время "приземлился" в Бессарабии, уже на своей земле.

В маленьком, утонувшем в чернозёмной грязи городишке Болграде офицеры разместились на частных квартирах. Шатерников и Ефимов поселились вместе. Знакомы они с 1911 года. Тогда Александр, еще студент Московского технического училища, вместе с товарищами из воздухоплавательного кружка и любимым учителем - профессором Жуковским тепло принимали гостей - Ефимова, Васильева и других участников московских авиасостязаний. "Здесь, в четвертом истребительном, - вспоминает Александр Михайлович Шатерников, - я особенно подружился с Ефимовым. Мы оба "не водили" компании с остальными офицерами из-за их разгульного образа жизни".

Да, Ефимову чужды замашки господ офицеров, их расхлябанность и особенно привычка к "возлияниям". Он глубоко убежден, что летчику злоупотребление спиртным, да еще на фронте, противопоказано. "Ведь я каждую минуту должен быть готов к вылету", - говорит Михаил Никифорович.

Жизнь в Болграде проходит невыносимо однообразно. Летчики изнывают от скуки и ничегонеделанья. Офицеры развлекаются анекдотами о похождениях Распутина, кутят. Томится без полетов и Ефимов. "Мы о многом тогда говорили с Михаилом Никифоровичем, - пишет Шатерников. - Он возмущался плохой организацией военных действий, неумелым использованием авиации командованием. Каждый раз разговор переходил на наше пребывание здесь в полном безделье. "Черт знает о чем они там думают, - ругался Ефимов, - сидим здесь, как кроты в норе". Я замечал, что он все больше задумывается и нервничает".

Ефимова угнетают неопределенность положения и невозможность летать. А из Севастополя поступают известия, что русские гидропланы совершают успешные налеты на вражеские корабли и берега. И все это на русских "летающих лодках" Григоровича - М-5, М-9. Попробовать бы... Он добивается перевода в Севастополь, но не на Качу. Как ни близка ему, как ни дорога родная школа, но работать под началом Стаматьева он не согласен.

И вот однажды Ефимов пришел домой возбужденный, весело помахивая телеграммой:

- Ну вот и прощевайте, - сказал, улыбаясь, Шатерникову. - Еду в Севастополь. В гидроавиацию направили!

Жаль Шатерникову расставаться с другом, всегда готовым прийти на выручку. Невольно вспомнил недавний эпизод. Отряд срочно перелетал на новое место в Галац. С Дуная поле густой туман и совсем закрыл город. Летчики успели вылететь, когда еще была какая-то видимость. А Шатерникову ничего не оставалось, как ждать, пока туман поднимется. Приехал на автомобиле Ефимов. Узнав о затруднении товарища, попросил разрешения перегнать его самолет. И перегнал, несмотря на густой, как молоко, туман...

- Кто знает, встретимся ли еще? - вздохнул Шатерников, пожимая на прощанье руку Ефимову.

Больше не встретились...