Вот они - настоящие хозяева!

В Крыму - "бархатный сезон". Родовитая петербургская знать вслед за царским семейством, отдыхающим в Ливадии, заполняет роскошные виллы и дачи, раскинувшиеся по Черноморскому побережью. Великий князь Александр Михайлович тоже в Крыму, в своем имении "Ай-Тодор". Он уже успел побывать в авиашколе и намекнул начальнику, что его императорское величество, возможно, примет выпускников школы и инструкторов.

Прием действительно состоялся. Вырядившись в расшитые золотом мундиры, надев гусарские ментики, кивера и плюмажи, офицеры выезжают в Ливадию - в царский дворец. Они возбуждены и полны надежд: встреча с царем сулит награды, повышение в чинах. Ефимов чувствует себя здесь чужим и лишним. Даже хорошо относящийся к нему Виктор-Берченко не мог утром скрыть ироническую улыбку, когда Михаил Никифорович напяливал на себя непривычные фрак и цилиндр. Барон Буксгевден, криво усмехаясь, что-то шепчет собеседникам, видимо, отпускает какую-то остроту по его, Ефимова, адресу. Солдат-шофер, который часто возит офицеров с аэродрома в центр города и обратно, уже не раз говорил Михаилу Никифоровичу: "Ненавидят они вас!.. За глаза смоленским лапотником зовут!.."

Церемония приема в Ливадийском дворце производит на Ефимова впечатление чего-то бутафорского, наигранного, как в неудачном театральном представлении. "Человек из низов", он ведет себя с достоинством, сдержан. Предельно кратко, почти односложно отвечает на обращенные к нему вопросы...

Сюда, в Ливадийский дворец, не пригласили, да и не пригласят, солдат-механиков школы - славных, толковых ребят, с которыми Ефимову дышится легко. Вот из них-то, досконально знающих мотор, каждую деталь, выходят настоящие авиаторы-универсалы. Что делали бы господа с золотыми погонами, боящиеся замарать руки маслом, на маневрах без механиков, отвечающих за самолет, официально именуемых "хозяевами аппарата"? Тем, кто взял это название в обиход, невдомек, какой глубокий смысл в словах "хозяин аппарата". Придет время, и мастеровые-умельцы, матросы и солдаты станут настоящими хозяевами в небе Родины!

Кстати, и руководители Отдела воздушного флота поняли роль мастеровых в авиашколе. В своем отчете за два года работы они напишут: "...Отдавая должное отваге наших офицеров-летчиков, необходимо подчеркнуть искусство нашего низшего состава - работу нижних чинов. В Севастопольской школе побывали почти все иностранные военные агенты, и все задавали один и тот же вопрос: "Кто мастера?", предполагая, конечно, что таковыми в школе состоят или англичане, или французы. И никто, в особенности англичане, не хотели верить, что мастера у нас - свои, русские солдаты. Работа наших мастеров поистине изумительна!"

А пока, работая возле аэроплана, выпуская "своего" офицера в полет, многие из механиков мечтают о крыльях. Некоторые просят своих начальников, самолеты которых обслуживают, научить их летать. Аристократы в ответ смеются над "чернью", осмелившейся посягнуть на их привилегию - высоту, но есть среди офицеров и люди с прогрессивными взглядами, которые с охотой обучают полетам механиков.

Первым из рядовых стал летчиком матрос Александр Жуков, получавший уроки еще у покойного Мациевича. Жуков принимал участие в киевских маневрах уже в качестве летчика. Но, конечно, чести присутствовать на приеме у царя он не удостоился. Следом за ним с помощью Виктор-Берченко выучился летному делу солдат Семишкуров, а еще через год - Иван Спатарель, Василий Вишняков, Эмиль Кирш, Боровой, Бондаревский...

ОВФ поставлен перед фактом: из рядовых получаются прекрасные летчики. И в Севастопольской первой офицерской авиашколе официально вводится обучение "нижних чинов" летному делу. Можно ли сомневаться, что такому "демократическому" шагу немало способствовал старший инструктор Михаил Ефимов! Уже одно пребывание в школе "вольнонаемного" летчика, такого простого в обхождении и с низшими, и с высшими, вносит какую-то особую вольную струю в атмосферу военного быта.

Генерал-майор авиации И. К. Спатарель, описывая в своих воспоминаниях обстановку в школе, рассказал о Ефимове не только как о прекрасном летчике, но и хорошем человеке. Ивану Константиновичу предстоял экзаменационный полет. "Комиссия, - пишет он, - в составе штабс-капитана Земитана, поручика Цветкова и еще одного летчика... заняла места за столом. Подошли, посмеиваясь, еще несколько офицеров. В стороне - группа солдат. Они переживают за меня. Я замер перед столом по стойке "смирно".

Земитан встает и сухо, официально объявляет задание. Члены комиссии спрашивают, все ли мне ясно, проверен ли аппарат. Отвечаю утвердительно.

- Приступить к выполнению полета, - приказывает Земитан.

- Постойте-ка, - вдруг допосится голос. - Фу ты! Чуть не опоздал...

С изумлением вижу Ефимова. А он обращается с поклоном:

- Господа, уважаемые члены комиссии! Разрешите пожелать успеха будущему пилоту-авиатору.

Земитан смущенно кивает головой. Михаил Никифорович говорит медленно, прерывисто, запыхавшись от быстрой ходьбы:

- Ваня, у тебя... экзамен. А ты... ученик господина Земитана, значит, и мой.

Я поражен. Ефимов никогда не называл меня по имени и на "ты". Как узнал о моем экзамене? Пришел поддержать...

- В общем, коллега, от всей души желаю удачи! .

Он протягивает руку. На мгновение вижу самую глубину его глаз. Остро, непередаваемо радостно чувствую в его жестах и словах родного рабочего человека.

- Ну мне пора, - заключает Михаил Никифорович, показывая рукой в сторону стоящего недалеко "Блерио". - Знаю, у тебя будет все хорошо...

Он снова отдает поклон комиссии и не спеша уходит. Слышу шушуканье офицеров..."^*

^* (Отрывок из книги И. К. Спатареля "Против черного барона" (М., 1967).)

Однако допускать летчиков из рядовых к полетам не спешат. Получив диплом пилота-авиатора, Спатарель еще целый год работал механиком. Для тренировок солдаты-летчики используют лишь "опасную для господ офицеров" работу: облетывают машины после ремонта, перегоняют самолеты на аэродром после вынужденной посадки. Все это - самые опасные занятия, но они только оттачивают летное мастерство. И не удивительно, что именно солдаты-летчики отличились в боях во время первой мировой империалистической войны, стали георгиевскими кавалерами, удостоились офицерских чинов. Эмиль Кирш, Аркадий Ионин, Федор Астахов стали у себя в школе инструкторами. Во время гражданской войны краснозвездные самолеты этих летчиков наводили ужас на белогвардейцев. Красные соколы строили потом Воздушный флот Страны Советов. Иван Константинович Спатарель получил звание генерал-майора авиации, а Федор Алексеевич Астахов стал маршалом авиации^*.

^* (История Качинской авиационной школы, в дальнейшем Качинского высшего военно-авиационного училища летчиков имени А. Ф. Мясникова, описана в книге В. Г. Пунтуса "Крылья Качи" (Волгоград, 1970) и П. Сученинова, В. Шкитова "Качинское ордена Ленина, Краснознаменное" (Волгоград, 1980).)

"И вырастут перья у наших птенцов!" - так заканчивалось стихотворение, которое посвятил Ефимову авиационный журнал. Что ж, у этих птенцов Севастопольской авиашколы выросли орлиные крылья!

"Оперился" под заботливым надзором друга, товарища, земляка и Яков Иванович Седов, которого Михаил Никифорович проводил в дальнюю дорогу.

Да, Седов собрался осуществить Володину мечту - показать полеты в Сибири и Приморье. Было время, когда летать в тех краях надумал сам Михаил Никифорович. Он даже отправил в далекий Харбин свой "Фарман". Но отъезд в авиационную школу и интенсивная работа здесь исключили возможность выполнить замысел. Ефимов предложил редакции харбинской газеты "Новая жизнь" купить у него "Фарман" по сходной цене и организовать на нем полеты Седова, ручаясь, что затраты скоро оправдаются, а аэроплан приобретет Яков Иванович.

Рекомендация Ефимова имеет вес. Обо всем договорено. И вот Седов прощается с товарищем, обучившим его летному делу. Они стоят у вагона на почти безлюдном перроне, спешат высказать друг другу все, что не успели за хлопотные месяцы совместной работы в школе. По лицу Седова пробегает тень:

- Справлюсь ли?

- Ну что ты, Яша! Ты ведь прекрасный пилот. Только не забывай перед каждым взлетом хорошенько проверить аппарат.

....Проходит месяц. Вспоминая о друге, Ефимов сетует на его молчание: не стряслось ли чего?.. Нет-нет! Все благополучно. Почта доставила сразу два письма. Начал Седов с полетов в Харбине - городе, где хранился "Фарман". Он пишет, что летал довольно осторожно, чудес фигурного пилотажа не показывал, но и без того полеты произвели на публику ошеломляющее впечатление. Ободренный успехом, Яков Иванович направился во Владивосток, затем в Благовещенск...

Три недели спустя прибыло письмо со штемпелем Иркутска. Седов совершенно растерян и не находит слов, чтобы описать восторг сибиряков, наблюдавших полеты. Здесь отделение Всероссийского аэроклуба выдало ему диплом пилота-авиатора. В письме, отправленном из Томска, Яков Иванович сообщает, что теперь наконец-то он летает на собственном самолете. Заработанных к этому времени денег оказалось достаточно, чтобы расплатиться с редакцией "Новой жизни" за "Фарман".

Читая письма Седова, Михаил Никифорович невольно вспомнил еще одного подопечного, товарища по одесскому велотреку Харитона Семененко. На Всероссийском празднике воздухоплавания он пришел к нему проситься в механики. Знал уже, что самый верный путь в авиацию - через освоение техники. Ефимов пригласил его к себе в качестве помощника - так же, как и Яшу Седова. Но, уезжая в Севастополь, все же не смог взять обоих. Порекомендовал Харитона авиатору Сегно. Тот работал в товариществе "Авиата" шеф-пилотом, и Семененко поехал с ним в Варшаву. И вот уже газеты приносят известия о победах русского авиатора Славороссова (под таким псевдонимом стал выступать Харитон Семененко). И он действительно славит Россию, завоевывая призовые места на авиационных состязаниях и устанавливая рекорды.

А Яков Иванович Седов срывает аплодисменты в Сибири...

...В конце 1911 года "Иллюстрированный авиационный журнал" сообщает читателям: "Авиатор Я. И. Седов, летавший по Сибири, на обратном пути в Одессу остановился для отдыха в Севастополе с исключительной целью повидать и выразить чувства беспредельной благодарности своему учителю М. Н. Ефимову".