А. Ткаченко. Герой Советского Союза "Зоркий"

Есть в Донбассе небольшой город - Харцизск. Одна из его лучших улиц носит имя Героя Советского Союза Владимира Федоровича Шалимова. На этой улице, называвшейся прежде Почтовым переулком, в рабочей семье инвалида русско-японской войны Федора Григорьевича и Веры Алексеевны Шалимовых родился и рос будущий герой. Здесь он вступил в комсомол и отсюда уехал учиться в военно-авиационное училище штурманов.

Генерал-майор авиации, бывший воздушный разведчик Герой Советского Союза В. Ф. Шалимов (снимок военных лет)

Имя Героя Советского Союза Владимира Федоровича Шалимова присвоено не только улице, но и пионерскому отряду 5-й средней школы (бывшей 34-й), в которой учился и которую окончил Шалимов. Он почетный гражданин города Харцизска.

В годы Великой Отечественной войны мне довелось вместе с Владимиром Шалимовым участвовать как в защите осажденного фашистами Ленинграда, так и в последующих операциях сначала по прорыву, а затем и полному снятию вражеской блокады героического города на Неве. Немало боевых вылетов в те дни произвели мы с Шалимовым в одном экипаже. Он был штурманом, я - командиром экипажа. И этот рассказ о нем - моем друге Владимире Шалимове.

Напористый июньский ветер подгонял плывущие в небе белые громады облаков, шелестел в молодой листве берез и осин.

Аэродром казался безлюдным. Только на маленьком "пятачке" командного пункта было оживленно.

Это техники улетевших на боевое задание экипажей время от времени приходили сюда, чтобы услышать по радио голос своего стрелка-радиста и узнать, как там идут дела. В шуме, раздававшемся из репродуктора, нелегко было разобраться. Разные голоса забивали друг друга: одни сообщали о воздушной обстановке, и просили подмогу, другие кого-то предупреждали об опасности, давали указание, как действовать, выражали то восторг и радость, то гнев и разочарование, третьи сообщали о результатах боевой работы. Но дежурный штурман и стоявшие у репродуктора техники хорошо понимали, что к чему, точно улавливая в этой сумятице знакомые голоса радистов своих экипажей.

- "Дуб", "Дуб!" Я - "Зоркий-двадцать", - четко раздалось из репродуктора. - В районе Красногвардейца атакован истребителями...

Дежурный штурман словно срастается с приемником, барашки ручек настройки чутко реагируют на почти неуловимые движения его пальцев и, словно отодвигая в стороны все другие шумы, прокладывают через эфир кратчайшую дорогу к "Зоркому-20". Услышав сообщение "Зоркого", к приемнику подошли командир и начальник штаба, склонились над ним, чутко прислушиваясь к каждому шороху.

Но сообщений от "Зоркого-20" больше не было.

Что там произошло? Тревога за боевых товарищей охватила всех, кто был на КП. Не прошло и нескольких минут, как все находившиеся на аэродроме знали, что экипаж Козлова атакован вражескими истребителями и связь с ним прекратилась.

Я хорошо знал всех членов экипажа старшего лейтенанта Вячеслава Козлова. Мы познакомились в марте 1942 года на одном из пригородных ленинградских аэродромов во время переучивания на самолет Пе-2. Уже в те дни я проникся большим уважением к этим прекрасным ребятам. Они успевали не только изучать новый самолет, но и регулярно вылетать на своем стареньком СБ на боевые задания, которые всегда успешно выполняли.

В тот тяжелый июньский день 1943 года, как и все в эскадрилье, я очень беспокоился о судьбе экипажа.

Июньские дни в районе Ленинграда длинные. Но тот тянулся особенно долго. Пока было светло, каждый из нас надеялся, что самолет Козлова вот-вот вернется: полагали, что он сел где-нибудь на вынужденную. С минуты на минуту ждали и каких-нибудь сообщений о невозвратившемся на базу экипаже. Однако до самого вечера никаких вестей не было. Лишь вечером на КП затрещал звонок телефона. С командного пункта командующего Воздушной армией сообщили, что горящий Пе-2 упал в Финский залив и что в районе форта Ольгино моряки подобрали штурмана Шалимова. О судьбе старшего лейтенанта Козлова и стрелка-радиста Самойлова никто ничего не знал.

О штурмане Владимире Шалимове я был и раньше наслышан немало, а в тот злополучный день, когда у нас только и разговоров было, что о Козлове, Шалимове и Самойлове, узнал о нем много неизвестных мне подробностей.

Владимиру Шалимову исполнилось девятнадцать лет, когда в ноябре 1940 года, успешно окончив военно-авиационное училище и получив воинское звание "младший лейтенант", прибыл он в 1130-й отдельный разведывательный авиационный полк ВВС Ленинградского военного округа. Разведполк принимал участие в боевых действиях во время советско-финляндской войны, и многие его летчики и штурманы были награждены орденами. Немало было здесь и молодежи, прибывшей из разных военно-авиационных училищ. Как и все молодые, Владимир Шалимов с восхищением смотрел на полковых орденоносцев. Ему очень хотелось побыстрее познакомиться с каждым из них, стать полноправным членом одного из боевых экипажей.

На вооружении полка состояли скоростные бомбардировщики СБ, заслужившие славу в испанском небе. По тому времени СБ был хорошим современным самолетом, и Владимир Шалимов стал с большой охотой и старанием готовиться к самостоятельным полетам на нем. Он усердно изучал район предстоящих полетов, материальную часть самолета, его вооружение, навигационные приборы и оборудование.

Молодых быстро вводили в строй. После нескольких контрольных полетов Шалимова зачислили в экипаж младшего лейтенанта Вячеслава Козлова. Летчик и штурман быстро подружились, хотя по характеру были людьми разными. Козлов - общительный, веселый и разговорчивый, Шалимов же, наоборот, замкнутый и "ершистый" в общении с товарищами. Их боевая дружба обоим пошла на пользу. В экипаже с первых дней установились полное согласие, взаимное уважение и доверие. К лучшему изменились и характеры друзей: более вдумчивым, рассудительным и спокойным стал Козлов, веселей, общительней и дружелюбней стал Шалимов.

Весной 1941 года в числе нескольких экипажей Козлов и Шалимов были переведены из полка в 117-ю отдельную разведывательную авиаэскадрилью, которая базировалась на Карельском перешейке. В этом летнем лагере их и застала война.

Первые разведывательные полеты к линии фронта экипаж Козлова произвел в самом начале войны. В июле 1941 года эти полеты стали регулярными, и экипаж всегда возвращался на свой аэродром с точными и подробными разведданными. В августе экипаж Козлова вместе с другими экипажами 117-й разведэскадрильи не только вел разведку, но и бомбил фашистские войска, рвавшиеся к Ленинграду. Уже тогда были отмечены точные и сокрушительные бомбовые удары по живой силе и боевой технике врага, а также снайперский огонь по вражеским истребителям штурмана Владимира Шалимова. Десятки тонн авиабомб сбросил он на головы врага. От его метких ударов горели фашистские танки, автомашины, рассыпались колонны вражеских войск, наступавших на Ленинград. А фашистские истребители, пытавшиеся атаковать самолет Козлова, не раз натыкались на огонь пулеметов штурмана Владимира Шалимова и, получив изрядную порцию свинца, покидали поле боя.

Трудные боевые задания достались в первые месяцы войны авиационным частям и соединениям Ленинградского фронта. Нелегко было и летчикам 117-й разведэскадрильи. Дневные полеты на самолетах СБ на воздушную разведку и бомбежку вражеских войск не всегда проходили благополучно, разведэскадрилья несла большие потери и летного состава и боевой техники.

"На Ленинградском фронте имеется всего 268 самолетов, из них боеготовых только 163, - докладывал 14 сентября 1941 года командующий Ленинградским фронтом. - Очень плохо с бомбардировщиками и штурмовиками: Пе-2-6 самолетов; АР-2-2 самолета; СБ - 11 самолетов и Ил-2-2 самолета".

В 117-й разведэскадрилье к тому времени осталось всего два самолета АР-2 и пять самолетов СБ, которые использовались в основном как бомбардировщики.

И все-таки, несмотря на то, что силы авиации на Ленинградском фронте в те дни были слишком малы и явно недостаточны для обеспечения крупных наступательных операций, командование фронта в ночь на 18 сентября 1941 года предприняло наступление с целью прорыва кольца вражеских войск, окруживших Ленинград. Форсировав Неву у Московской Дубровки, наши войска захватили небольшой плацдарм на ее левом берегу и закрепились на кем. Всего три километра по ширине и на 600-800 метров в глубину простирался этот плацдарм, названный Невским "пятачком".

Много месяцев ни днем, ни ночью не утихали ожесточенные и кровопролитные бои за Невский "пятачок". Вот тут-то и сыграла свою роль 177-я разведэскадрилья. Ее летчики, особенно экипажи Козлова, Младинского и Гончара, с 18 сентября 1941 года в течение двухсот сорока дней и ночей при любой погоде летали на огненный Невский "пятачок" и на парашютах сбрасывали его защитникам продукты питания, боеприпасы и другие важные грузы.

Это были трудные и опасные полеты. Фашисты стремились стеной сплошного, в том числе и зенитного огня отрезать Невский "пятачок" от основных войск фронта. Не так-то просто было прорваться на самолете через стену заградительного зенитного огня. Не проще было и сбрасывать груз в этом море огня. Площадь плацдарма была слишком мала, и, чтобы не сбросить груз на территорию, занятую противником, нужна была исключительная точность расчета. А в этом деле решающая роль принадлежала штурманам экипажей, их мастерству, мужеству, хладнокровию и выдержке. Именно эти замечательные качества, как никто другой, проявил во время полетов на огненный Невский "пятачок" Владимир Шалимов.

В тот июньский день, когда все мы с тревогой ждали вестей об экипаже Козлова, узнал я и еще несколько эпизодов из боевой биографии Владимира Шалимова.

Мне рассказали, как в начале зимы 1941 года он разыскал и помог уничтожить тщательно замаскированный вражеский бронепоезд, обстреливавший из своих орудий пригородные ленинградские аэродромы. Было это так. Поздней осенью 1941 года наша воздушная разведка установила, что финны проложили железную дорогу от Белоострова через глухие леса почти до самого переднего края обороны. Позже, в начале зимы, какая-то неизвестная "кочующая" батарея стала регулярно обстреливать пригородные ленинградские аэродромы, расположенные на Карельском перешейке. Нашей артиллерии никак не удавалось подавить эту батарею, так как она все время меняла позиции.

Не раз вылетали на поиски этой таинственной батареи экипажи 117-й разведэскадрильи, но обнаружить ее никак не могли.

Летал на эти задания и экипаж Козлова.

Долго не удавалось воздушным разведчикам обнаружить коварную батарею. Но вот в одном из таких разведывательных полетов Владимир Шалимов обратил внимание на не совсем обычный вид небольшого состава, стоявшего в лесном тупике железной дороги и не подававшего никаких признаков присутствия в нем людей.

- Уж очень какой-то подозрительный состав! - сказал Шалимов, внимательно поглядывая вниз.

- Да ну! Какие-то старые негодные вагоны, - попытался развеять его сомнения стрелок-радист Самойлов.

- Не похоже, - рассуждал Шалимов. - Что-то уж больно громоздкие вагоны.

- А может, маскировка? - спросил Самойлов.

- Пожалуй, - ответил Шалимов и посетовал: - Жаль, бомб не захватили. Придется наведаться сюда еще разок.

Полетали они, полетали, посмотрели на загадочный состав, немного постреляли по нему и, ничего не добившись, улетели.

На аэродроме Шалимов доложил о своих наблюдениях и предположениях командиру и попросил разрешения на повторный вылет, но с авиабомбами.

Когда они вновь оказались над загадочным составом, Владимир Шалимов сбросил на него бомбы. Догадка его подтвердилась. Взрывная волна разбросала всю маскировку, и глазам воздушных разведчиков предстал бронепоезд.

- Ну, наконец-то попалась ты нам, таинственная батарея! - обрадовано сказал Шалимов и стал по радио докладывать координаты.

Железная дорога была разбита бомбами, и уйти бронепоезд не мог. Не прошло и нескольких минут, как наша артиллерия открыла по нему уничтожающий огонь, а Шалимов корректировал этот огонь по радио.

Наступило утро 25 июня, и в эскадрилье стало известно, что Козлов и Самойлов погибли, моряки-кронштадтцы извлекли их тела из самолета, упавшего в Финский залив близ острова Котлин. А днем вернулся в часть Шалимов: командир эскадрильи капитан Гладченко посылал за ним самолет По-2.

Радостно, дружескими объятиями и крепкими рукопожатиями встретили товарищи Владимира Шалимова. Никто не докучал ему расспросами: каждый понимал, как тяжело переживал Шалимов гибель боевых друзей. Лишь несколько дней спустя, немного успокоившись от пережитого, Шалимов сам со всеми подробностями рассказал о том боевом вылете и о своем спасении.

- Мы получили задание вылететь на Пе-2 на разведку фашистского аэродрома и железнодорожного узла, - рассказывал он. - Летели без истребителей прикрытия. Линию фронта прошли более или менее спокойно. Связь с командным пунктом поддерживал по радио стрелок-радист старший сержант Самойлов. Его позывной был "Зоркий-двадцать". Когда проходили над указанным пунктом, заметили, что станция забита железнодорожными составами, а летное поле аэродрома - самолетами. Едва успели все зафотографировать, как с аэродрома один за другим стали взлетать фашистские истребители. Пора было уходить, и мы поторопились развернуться на Ленинград. Но уйти от преследования не удалось. За нами увязалась четверка "мессершмиттов" и стала нагонять нашу "пешку". Первую атаку "мессеров" мы отбили. Удачно маневрируя, Козлов уверенно держал курс на свою базу. Но "мессеры" не отставали. Они стали атаковать нас парами, по очереди. Преследовали до самого Петергофа. При подходе к Петергофу один из атаковавших нас "мессеров" немного замешкался. Я успел дать по нему длинную очередь. Сильно дымя, "мессер" отвалил в сторону. Но следить за ним не было времени, так как в атаку пошла вторая пара. В этот раз другому "мессеру" досталось от Самойлова. Но оставшаяся пара стала атаковать нас с необычайной яростью. После одной из этих атак Самойлов вдруг замолчал. Я несколько раз позвал его, но он не отзывался. Фашисты начали новую атаку. На этот раз им удалось поджечь наш самолет. Козлов, выжимая из "пешки" все силы, стремился поскорее перетянуть через Финский залив, чтобы где-нибудь произвести посадку. Но над заливом нас догнала и вновь атаковала оставшаяся пара "мессеров". Их пулеметные очереди ударили по пилотской кабине, Козлов был убит. Потерявший управление самолет стал падать. Мне удалось открыть нижний люк и вывалиться из него...

Все, кто слушал Шалимова, молчали, напряженно обдумывая случившееся.

- Ну а ты-то как? - спросил его один из летчиков. - Хотя и с парашютом, но опускался-то в воду, а плавать, говорят, не умеешь?

- Теперь, наверняка, научится! - попытался пошутить кто-то.

- Точно. Плавать не умею, - смущенно ответил Шалимов. - Покупался, попил водички, но, как видите, жив. Повезло мне - неглубоко там оказалось, всего по шею. Но не сразу так было. Сначала, наверное, было глубже. Когда я упал в воду, то погрузился с головой и дна не достал. К счастью, при спуске я замешкался и не отстегнул ремни парашюта. И вот когда я погрузился в воду, наполненный воздухом купол парашюта порывом ветра взметнуло на гребень волны, и он выдернул меня из глубины и потащил в сторону берега. Потом, когда ветер ослаб, я снова стал погружаться, а тут новый порыв ветра, парашют еще немного протащил меня к берегу. Так было несколько раз, пока я ногами не почувствовал дно и не стал на него. А в это время ко мне уже спешила лодка с двумя моряками, которые меня и вытащили.

В домике, где жили летчики эскадрильи, наши койки стояли рядом. Нетрудно было заметить, как тяжело переживал Владимир потерю боевых друзей, как не спал ночами, то и дело ворочался с боку на бок, вздыхал, часто вставал с койки и осторожно, чтобы не разбудить товарищей, выходил на крыльцо, курил там папиросу за папиросой.

"Как ему помочь?" - думал я тогда, видя, каким одиноким чувствует себя штурман. Но я тоже был тогда молод, неопытен и не знал, как к нему подступиться. "Еще обидится, - рассуждал я. - Парень он не очень-то открытый и разговорчивый. Чего доброго, выругает". Поэтому я помалкивал, тоже ворочался и плохо спал.

Владимиру не легче было и днем. Оставшись без боевых друзей, без самолета, он никак не мог найти себе ни места, ни занятия. Но тем и отличается армейская жизнь, что тут человек все время на виду не только у товарищей, но и у командиров, начальников, политработников.

Вскоре Владимира пригласили в штаб эскадрильи и поручили проводить занятия со всем летным составом по воздушной разведке. Он с увлечением взялся за это, умело использовал накопленный опыт воздушного разведчика, делился своими раздумьями и наблюдениями. Отличительной особенностью этих занятий была их конкретность и наглядность. Шалимов демонстрировал и учил расшифровывать не только учебные фотопланшеты, но и многочисленные реальные разведывательные фотодокументы, в разное время доставленные воздушными разведчиками эскадрильи и накопившиеся в нашем фотоотделении.

Для молодых, недостаточно опытных воздушных разведчиков эти занятия были хорошей школой, и летчики были очень благодарны за них Шалимову.

Но все мы знали, что Владимир рвался в небо, на боевые разведывательные задания, а самолетов в эскадрилье не хватало.

Как-то вечером пригласил меня комиссар эскадрильи политрук Хватов и спрашивает:

- Вы Шалимова хорошо знаете?

- Летать мне с ним не приходилось, - сказал я, - но о боевых делах его я наслышан.

- Надо нам приобщать Шалимова к боевой работе, - сказал комиссар. - Мучается он, места себе не находит. А самолетов пока нет. Подумали мы с командиром и решили вам предложить хотя бы изредка брать его штурманом в свой экипаж. Поговорите-ка со своим штурманом об этом, только как-нибудь поделикатнее, чтобы не обидеть.

- Хорошо, поговорю, - не очень уверенно согласился я.

- Вот и ладно. Я очень доволен, что вы меня поняли, - сказал комиссар и тут же перевел разговор на другую тему. - Прошу иметь в виду, что завтра приедет начальник политотдела армии. Он будет вручать партбилеты. Вам. И Шалимову тоже.

Весь вечер обдумывал я предложение командира и комиссара, не решаясь заговорить об этом со своим штурманом Разником. Летать мне приходилось много, чаще всего с ним, иногда с Правосудовым. Теперь надо было приобщить к этим полетам и Шалимова. "Договоримся", - решил я и отложил переговоры с Разником на утро.

Утром мы получили задание вылететь на дальнюю разведку. Слетали удачно. Когда вернулись, нас уже ждало распоряжение готовиться ко второму вылету - предстояло разведать позиции артиллерийских батарей противника, обстреливавших Ленинград.

"Вот на это задание и возьму Шалимова", - решил я и тут же сказал об этом Разнику, попытавшись объяснить ему то, о чем говорил со мною комиссар.

- Не надо, командир, - сказал штурман. - Разве я не понимаю Шалимова? Пусть летает. Хватит и мне, и Правосудову, и ему. А об очередности договоримся.

После этого разговора меня пригласили в землянку, где заседала партийная комиссия и начальник политотдела армии вручал партийные билеты летчикам и техникам, принятым в партию.

Когда я подходил к землянке, из нее вышел Владимир Шалимов. В руке он держал новенький партийный билет.

- Поздравляю, Володя! - сказал я ему и крепко пожал руку. - Ну-ка, дай посмотреть.

- Иди, иди! Там уже ждут, - подтолкнул меня Шалимов к входу в землянку.

Через несколько минут партийный билет вручили и мне. Когда Шалимов поздравлял меня, я сказал:

- Номера наших партийных билетов рядом. Надо и нам быть поближе.

От землянки мы шли с Шалимовым вместе.

- С комиссаром разговор у тебя был? - спросил я Владимира.

- Был, - ответил он.

- Тогда готовься. Вылет часа через три. Пообедаем и полетим.

Через два часа Шалимов подошел ко мне с картой для фотографирования, которое мы должны были произвести в районе Красное Село - Дудергоф. Она была подготовлена безукоризненно.

И вот мы в воздухе. После встречи с истребителями сопровождения легли на курс, и в это время я услышал в шлемофоне приятный голос штурмана. Володя напевал какую-то малоизвестную песенку.

- Громче, громче, товарищ штурман! - попросил его стрелок-радист Юрий Смирнов. - Всем веселей будет.

Первый вылет и знакомство в воздухе с новым штурманом состоялись. С этого дня и на всю жизнь завязалась наша дружба.

Первые же вылеты с Шалимовым убедили меня, что штурман он, как говорится, от бога: дело свое любил и знал превосходно, выдержку имел железную, - в полете даже смертельная опасность не могла заставить его отвлечься от выполнения боевого задания. Ко всему этому бомбил и стрелял без промаха. Эти качества нового штурмана очень пригодились и во время наших последующих полетов на разведку позиций фашистской дальнобойной артиллерии, обстреливавшей Ленинград. А летом и осенью 1942 года такие полеты были важнейшей боевой задачей нашей эскадрильи, так как фашисты ежедневно обрушивали на город Ленина по нескольку сотен тяжелых артиллерийских снарядов.

Мы выявляли и фотографировали фашистские батареи в районах Урицка, Стрельны, Финского Койрова, Павловска, Пушкина и Ульянки и привозили точные и подробные фотоснимки расположения их огневых позиций. Эти разведданные помогли нашей артиллерии и авиации вести с ними успешную борьбу.

То были нелегкие полеты. Воздушным разведчикам приходилось преодолевать зоны губительного заградительного огня вражеских зениток, вести жестокие схватки с фашистскими истребителями.

Зато результаты этих полетов очень скоро сказались. Большинство дальнобойных артиллерийских батарей немцев было выявлено воздушными разведчиками, а затем подавлено нашей артиллерией и авиацией, и во второй половине 1942 года количество вражеских артиллерийских обстрелов Ленинграда сократилось.

Поздней осенью 1942 года Ленинградский и Волховский фронты начали подготовку наступательной операции "Искра", целью которой был прорыв кольца вражеской блокады Ленинграда.

В ходе подготовки этой операции командование Ленинградского фронта поставило перед воздушной разведкой 13-й воздушной армии задачу вскрыть оборону противника в полосе предстоящего наступления и прорыва.

В начале января 1943 года воздушные разведчики завершили фотосъемки всей системы обороны фашистов в районе Шлиссельбург - Московская Дубровка - Синявино - Мга. Командование фронта получило огромную и очень подробную фотосхему вражеской обороны в полосе предстоящего ее прорыва войсками 67-й армии.

Площадь, заснятая воздушными разведчиками, составляла 2015 квадратных километров. Расшифрованные фотоснимки наглядно показывали, что за шестнадцать блокадных месяцев фашисты создали мощную оборону: на отвесном левом берегу Невы - система различных инженерных сооружений, 318 тщательно замаскированных огневых точек, свыше 1000 огневых позиций артиллерийских и минометных батарей, около 1000 отдельных артиллерийских орудий, выдвинутых на передовые позиции на прямую наводку, 1250 артиллерийских и 1300 пулеметных дзотов, 800 зенитных огневых позиций, свыше 3000 блиндажей, свыше 100 наблюдательных и командных пунктов и 320 других военных объектов.

Фотодокументы полностью вскрывали всю систему фашистской обороны в намеченном районе наступления войск Ленинградского фронта.

Но воздушным разведчикам они достались дорогой ценой. Только наша эскадрилья за время полетов на фотографирование обороны фашистов в указанном районе потеряла четыре экипажа: в августе 1942 года были сбиты в воздушных боях с истребителями противника самолеты АР-2 старшего лейтенанта Синицы- на и старшего сержанта Нечаева, а в октябре и ноябре мы потеряли экипажи самолетов Пе-2 старшего лейтенанта Григорьева и младшего лейтенанта Харузина.

И надо отдать должное двум оставшимся у нас экипажам самолетов Пе-2 и особенно штурманам Владимиру Шалимову, Георгию Правосудову и Аркадию Разнику, летавшим в этих экипажах на фотографирование обороны противника в указанных районах. На их долю выпало наибольшее количество этих тяжелейших полетов. Особенно велики заслуги Владимира Шалимова, бывшего в то время начальником разведки и ведущим штурманом эскадрильи. Когда в 1942 году мы получили самолеты Пе-2, он стал одним из организаторов и вдохновителей огромной работы по улучшению их фотовооруженности. Усилиями Шалимова, старшего техника фотоотделения Василия Базунова, инженера фотовооружения капитана Гаврилина и инженера фоторазведывательного отделения 13-й воздушной армии капитана Юцевича к декабрьским полетам 1942 года были разработаны, смонтированы, а затем и установлены на самолете Пе-2 качающаяся широкозахватная фотоустановка АКАФУ и командный прибор для автоматического управления ею при фотографировании. Так наш самолет-разведчик превратился в настоящую летающую фотолабораторию. На нем одновременно могли работать четыре фотоаппарата, управляемые штурманом. Два были установлены в бомболюках на АКАФУ и вели плановую съемку. Один размещался в носу самолета и производил перспективную съемку при подходе к району фотографирования. Еще один фотоаппарат стоял в фюзеляже сзади и вел перспективную съемку при отходе самолета от района фотографирования. Позже был установлен и пятый фотоаппарат - в кабине стрелка-радиста. Он производил перспективную боковую съемку объектов вражеской обороны при подходе самолета в стороне от них на удалении до 10 километров.

Как ведущий штурман эскадрильи, Владимир Шалимов многое сделал и по разработке новой тактики разведывательных фотосъемок с такого самолета-лаборатории.

Более совершенная фотовооруженность самолета- разведчика Пе-2 позволяла экипажу за время одного прохождения над позициями противника зафотографировать площадь, которую прежде можно было заснять лишь за четыре прохождения над ней. Следовательно, время нахождения самолета-разведчика над целью, а значит, и под огнем противника сокращалось в четыре раза.

Оценку работы ленинградских воздушных разведчиков в операции "Искра" дала на своих страницах центральная авиационная газета "Сталинский сокол". В одном из мартовских номеров 1943 года она писала:

"В Центральный музей поступила огромная, отлично дешифрованная фотосхема района Шлиссельбург - Московская Дубровка - Синявино - Мга, места прорыва кольца блокады Ленинграда в январе 1943 года и соединения войск Ленинградского и Волховского фронтов. Это плоды больших трудов ленинградских воздушных разведчиков. В ней отмечены десятки, сотни огневых точек, дзотов и всех укреплений на Невском направлении.

Карта и схема сыграли главную роль при прорыве блокады Ленинграда, но и не последнюю роль в разработке плана предстоящих сражений по разгрому немцев и полного снятия блокады Ленинграда".

За обеспечение операции "Искра" необходимыми разведывательными данными Владимир Шалимов был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Для Шалимова нашлось дело и во время самой операции "Искра".

С некоторых пор на фронтах Великой Отечественной войны стало правилом посылать в наступающие наземные войска представителей авиации с необходимыми средствами связи и управления. Эти авиационные офицеры корректировали действия своих частей и подразделений, а также обеспечивали необходимую координацию действий авиационных и наземных частей и соединений.

Командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров пошел в этом деле дальше. Он решил создать группу воздушных наблюдателей, которые должны были постоянно находиться над полем боя и не только корректировать действия авиационных частей и огонь артиллерии, но и докладывать общую обстановку на поле боя.

Для этого важного дела была подобрана и подготовлена небольшая группа наиболее опытных и грамотных офицеров, в основном штурманов, отлично знающих район боевых действий, задачи наших войск, особенно танков и артиллерии, организацию, боевые порядки и тактические приемы войск противника, а также умевших вести грамотный и четкий радиообмен.

Как один из лучших воздушных разведчиков фронта, в этой группе оказался и Владимир Шалимов. В его распоряжение был выделен двухместный истребитель Як-7 с необходимыми радиосредствами. Летая на этом самолете под прикрытием истребителей, Шалимов наблюдал за всем, что происходило на поле боя, и о своих наблюдениях открытым текстом докладывал по радио командующему 67-й армией и соответствующим командирам соединений - руководителям сражения. Такая оперативная и конкретная радиоинформация помогала руководить войсками и оказывать постоянное влияние на ход операции.

Командование 18-й армии фашистов неистовствовало по поводу такого нововведения русских. Оно отдало приказ своим истребителям во что бы то ни стало отыскать русского воздушного наблюдателя и сбить его. "Мессершмитты" и "фокке-вульфы" в те дни то и дело рыскали вдоль Невы и у берегов Ладоги, над Синявином и Мгой. Но все их попытки отыскать советского воздушного разведчика довольно долго были безрезультатными. Везде они натыкались на группы советских истребителей известных им конструкций. Лишь несколько позже им удалось понять, что к чему, когда они приметили, что в одной группе наших истребителей - "яков" - один самолет двухместный. В воздушные бои этот самолет не ввязывается, и его усиленно прикрывают другие истребители группы.

Жизнь "Зоркого" (Шалимов и в этих полетах работал со своим постоянным позывным) стала беспокойной. Теперь фашистские истребители стали яростно набрасываться на их группу, пытаясь отрезать от нее самолет воздушного наблюдателя. Шли жестокие воздушные бои, во время которых Шалимову иногда приходилось прекращать наблюдение и отбиваться от наседавших фашистов.

Один из таких боев произошел 14 января 1943 года. Наш экипаж в тот день находился в воздухе, и я попросил стрелка-радиста Юрия Смирнова настроиться на волну радиоприемника Шалимова и послушать, как у него идут дела. Мы часто так делали и почти всегда слышали в эфире голос Шалимова.

- Товарищ командир! - доложил мне через несколько минут Смирнов. - Что-то Шалимова не слышно. Молчит "Зоркий".

Меня это сообщение насторожило.

- Послушай-ка еще разок... минут через пять, - сказал я Смирнову.

Но и на этот раз "Зоркий" молчал.

Ничего не смогли узнать мы о Шалимове и на своем аэродроме. Наше беспокойство о боевом товарище передалось командованию эскадрильи, и начальник штаба Антон Мартынович Марцинюк позвонил на командный пункт и в разведотдел 13-й воздушной армии. Вскоре оттуда сообщили:

- Успокойтесь, жив-здоров Шалимов. У истребителей он, в бане моется.

Позвонивший офицер разведотдела рассказал, что в районе Московской Дубровки на группу наших истребителей, в которой был и самолет Шалимова, насели "мессершмитты". Завязался жестокий бой. Пришлось отбиваться от фашистов и летчику, с которым летал Шалимов на двухместном Як-7. В этом воздушном бою их самолет был подбит - пулеметная очередь угодила в масляный бак "яка". Летчика и штурмана обдало горячим маслом, и они посадили поврежденный самолет в поле, к счастью, на своей территории. После такой масляной купели пришлось отмываться в бане.

После завершения операции "Искра" Владимир Шалимов вернулся в эскадрилью и снова стал летать в составе нашего экипажа.

Один из наших совместных полетов весной 1943 года мне особенно запомнился. Это было 5 мая. Мы вылетели тогда с заданием зафотографировать результаты бомбежки нашими самолетами железнодорожного моста у станции Толмачево, что под Лугой. Было у нас в том полете и еще одно задание - разведать немецкий аэродром, находившийся в том же районе.

После налета на мост наших бомбардировщиков мы почти без особых помех зафотографировали его результаты и сразу взяли курс на вражеский аэродром. Подходили к нему со стороны заболоченного лесного массива. Вышли точно. Наше появление над аэродромом оказалось для немцев внезапным: зенитки молчали. Шалимов включил фотоустановку. Едва прошли половину маршрута, стрелок-радист Николай Рязанов доложил:

- Слева и выше вижу четыре Ме-109.

- Вижу, - отвечаю Рязанову. - Они, кажется, нас еще не заметили.

- Фотоустановка работает, - напоминает Шалимов. - Держать курс.

- "Мессершмитты" делают разворот в нашу сторону, - докладывает Рязанов. - Увидели!

Мы летим над аэродромом. Там зашевелились.

- Коля! - говорю стрелку, - Посмотри вниз: там, кажется, пара "фокке-вульфов". Они набирают высоту.

- Вижу, - отвечает стрелок. - Там еще четверка идет на взлет. Кажется, "мессеры". "Фокке-вульфы" ниже нас метров на тысячу.

- Фотосъемку закончил, - доложил Шалимов, - можно уходить.

Маневр с правым резким разворотом, и мы уходим курсом на восток. Верхняя группа "мессеров", видимо, потеряла нас, но "фоккеры" шли прямо в нашу сторону с набором высоты. Мы тоже продолжали набирать высоту. Смотрю на высотомер: 6000 метров. Но истребители настигли нас и здесь.

- Два "фоккера" сзади и выше. Заходят в атаку! - доложил Шалимов.

Слышу, как дробно застучал его пулемет. Следом за ним огонь но атакующим "фоккерам" открыл и Рязанов. Истребители отвернули.

Я осмотрелся. Под нами была Вырица. Самолет шел с небольшим снижением на полных оборотах моторов и на максимальной скорости. До линии фронта оставалось 60-70 километров. "Пока линию фронта не пересечем, - рассуждал я, - "фоккеры" не отстанут". - И выжимал из своего самолета все силы.

Как я и предполагал, "фокке-вульфы" уходить не собирались, Они снова нагнали и атаковали нас, обрушив на "пешку" шквал пушечного и пулеметного огня. Шалимов и Рязанов отбивались, но воздушный бой был слишком неравным. Еще несколько атак "фоккеров" - и наша "пешка" уже еле держалась в воздухе. А истребители не отставали. После одной из атак вдруг слышу толчок в правое плечо. Оглядываюсь и вижу правую руку Шалимова с ракетницей. Что к чему - понять трудно.

- Смотри! - кричит штурман и показывает мне на то место, где стоял его пулемет. Но теперь там ни пулемета, ни ящика с патронами. Все это сбито снарядом "фоккера" и улетело куда-то вниз, в болото.

Вижу, как Владимир во время очередной атаки истребителей в сердцах сунул ракетницу в дыру стеклянного колпака и пальнул из нее в наседающий сверху "фоккер".

Без пулемета Шалимову делать нечего. Зато теперь он хорошо видит все, что происходит в воздухе, и подсказывает Рязанову и мне, что делать.

- Атака справа! - кричит он нам. - Сейчас откроют огонь.

Я мгновенно жму на правую педаль, и наш Пе-2 резко уходит вправо. И все-таки пули прошивают фюзеляж.

- Второй атакует снизу слева! Коля, Коля! Стреляй! - кричит Владимир стрелку.

Теперь Рязанов отбивается один, Шалимов командует, а я маневрирую. Все мы надеемся, что удастся уйти, оторваться от назойливых "фоккеров". Но истребители не отстают от нас. Их пули и снаряды рвут наш самолет на куски, и все-таки мы продолжаем лететь.

Но вот снова атака. Снарядами "фоккеров" отбиты левый элерон и левая мотогондола. Самолет круто переходит в левую спираль и стремительно идет к земле. Вывести его из этого положения не удается.

"Все, кажется, конец, - думаю я, - надо давать команду покидать самолет на парашютах", но в это время снова раздается голос Шалимова:

- Коля! Коля! Немец снизу!

Рязанов снова отбивается и в этот раз удачно: один "фоккер" загорелся и, вытягивая за собой шлейф черного дыма, устремился к земле. Но нам было не до радости: наш самолет тоже падал. Я с напряжением думал, что делать. Прыгать? Внизу фашисты. Плен... Нет! Надо, необходимо вывести самолет из этой смертельной спирали. Снова изо всех сил наваливаюсь ногой на правую педаль, а руками на штурвал. Самолет, хотя и с большими потугами, все же послушался и перешел в пикирование. А до земли уже рукой подать. Делаю последний и решительный рывок штурвала на себя и выравниваю израненную и сотрясающуюся машину. Мы летим над самыми макушками деревьев. "До линии фронта еще километров тридцать, - думаю я. - Надо тянуть. Теперь вся надежда на моторы. Вытянут ли?"

- Линию фронта пересечем западнее города Пушкина, - говорит Шалимов. - Дашь, Коля, огоньку по фашистам!

И вот наконец-то линия фронта. Мы летим над позициями фашистов. Наша истерзанная "пешка" прокладывает себе дорогу огнем. Минута, вторая, третья - и мы над своей территорией. Потом еще несколько минут, и мы дома, на своем аэродроме, хотя наша "пешка", скапотировав, стоит на носу. Друзья спешат помочь нам выбраться из самолета. То, что пробито, оторвано и искорежено на нем, будет заменено и восстановлено. Главное - мы вернулись и задание выполнили.

Вскоре после этого памятного полета наша разведэскадрилья была переформирована и переименована в 13-й отдельный разведывательный авиационный полк, а 4 июля 1943 года полку было вручено боевое знамя. На митинге, посвященном этому знаменательному событию, большой группе летчиков, инженеров, техников, воздушных стрелков и младших авиаспециалистов были вручены ордена и медали.

Капитан Владимир Шалимов был награжден орденом Красного Знамени. Он был безмерно рад этой высокой награде Родины, как рад был и успехам Советской Армии на фронтах Великой Отечественной войны, особенно прорыву блокады Ленинграда, разгрому фашистов под Сталинградом и на Курской дуге, освобождению родного Донбасса. В один из осенних дней 1943 года он наконец-то получил весточку из Харцизска, но не обрадовала она его - умер отец Федор Григорьевич Шалимов. Годы фашистской неволи подорвали здоровье старого русского солдата, но не сломили его веру в победу. Умирая, он знал, что его сын геройски сражается с ненавистным врагом в небе Ленинграда и что советский народ доведет дело до полной победы над врагом.

Заканчивался 1943 год. Войска Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов готовились к новой наступательной операции, целью которой был полный разгром фашистских войск под Ленинградом. Уже в ноябре нашему полку была поставлена задача обеспечить фотографирование всего южного побережья Финского залива, а также так называемого "Северного вала" - оборонительного рубежа фашистов, проходившего по возвышенностям Ропши, Красного Села, Дудергофа, Пушкина, Павловска до реки Невы.

Как начальник разведки и флагманский штурман полка, Владимир Шалимов в это время готовил экипажи самолетов Пе-2, летавшие на разведку в глубокий тыл противника, обучал воздушных наблюдателей для предстоящей работы над полем боя на истребителях И-16 и Як-7, проводил занятия с разведчиками ночных экипажей, летавших на самолетах СБ. Нередко вылетал он и на боевые задания, особенно на такие, когда требовался большой опыт воздушного разведчика. В полку было немало его учеников. Успешно справлялись с боевыми заданиями подготовленные им молодые штурманы лейтенанты Белоусов, Кантерман, Коготков, Шаганов и другие.

Полк успешно и вовремя справился с поставленной задачей, подготовив необходимую фотодокументацию для операции "Нева-2". Эта большая работа воздушных разведчиков явилась важным вкладом в разгром фашистских войск под Ленинградом и Новгородом и полное снятие блокады города Ленина. Заслуги Владимира Шалимова во всей этой работе трудно переоценить. Когда же началась операция "Нева-2", он был откомандирован в распоряжение командующего 42-й армией и в течение всей операции выполнял обязанности его воздушного наблюдателя над полем боя. И опять день за днем слышали мы по радио его позывной:

- Я - "Зоркий". Я - "Зоркий". Докладываю...

Во второй половине мая 1944 года войска Ленинградского и Карельского фронтов начали подготовку наступательной операции на Карельском перешейке и в Карелии. Нашему полку была поставлена задача сфотографировать всю оборону противника на Карельском перешейке вплоть до Выборга. Мы быстро и успешно выполнили это задание.

Мы считали, что в результате этой работы оборона противника была полностью вскрыта. Но за несколько дней до начала наступления командование фронта получило сведения, что в глубине обороны, примерно в 35-40 километрах от линии фронта финны и немцы построили новую линию железобетонных укреплений, которая значительно мощнее "линии Маннергейма", разгромленной Красной Армией в 1939-1940 годах. На наших же фотоснимках никаких особых укреплений в указанных районах не просматривалось.

Командующий фронтом Л. А. Говоров отдал приказ срочно на любом самолете с возможно малой высоты сфотографировать оборону противника на маршруте Метсякюля (Молодежный) - Тюрисевя (Ушково) - Райвола (Рощино) - Кутерселькя (Лебяжье) - Кивеннапа (Первомайское) - Вахмайнен. Общая протяженность маршрута составляла 40 километров.

Главная сложность этого задания состояла в том, что фотографирование надо было произвести с высоты не более 800-1000 метров. Такая высота позволяла получить фотоснимки, на которых можно было различить все детали.

Первые полеты на это задание совершили истребители и штурмовики, но им не удалось сделать полную съемку: большинство вылетавших самолетов было подбито.

Настал наш черед. 2 июня к нам на аэродром прибыли начальник отделения авиационной разведки фронта полковник В. П. Плющев и начальник разведки 13-й воздушной армии подполковник Я. Г. Аксенов. После краткого обсуждения задачи с командованием полка мы получили распоряжение готовить экипаж и самолет к этому ответственному полету.

Подготовка к боевому вылету много времени не заняла. Наш видавший виды ветеран Пе-2 с цифрой "10" на хвосте и надписями на фюзеляже "За Ленинград" - на одной стороне и "За Родину"- на другой выглядел бодро, поблескивая свежей краской, прикрывшей новые заплатки от пробоин, полученных в предыдущих схватках с фашистами. Он был готов к бою. Готов был и экипаж.

Мы знали, что шансов возвратиться из этого полета у нас очень мало. И все-таки надеялись выполнить задание и вернуться.

Шалимов был сосредоточен и деловит. Он быстро рассчитал время полета и пребывания над целью, подготовил карту и подошел ко мне.

- На фотографирование будем заходить со стороны Финского залива, - сказал Владимир и стал показывать на карте. - Вот отсюда, контрольный ориентир - характерная развилка грунтовых дорог.

По его расчетам, над целью мы должны будем находиться шесть минут. Шесть минут под ураганным огнем врага. И это на высоте не более 800 метров...

Выруливая на старт, мы увидели невдалеке от полкового командного пункта группу людей, среди которых были полковник Плющев и подполковник Аксенов.

Они провожали нас и с нетерпением ждали результатов нашей разведки.

Первый маневр нам удался - к месту фотографирования вышли точно и неожиданно для противника, так как прикрывались облаками. Но не прошло и минуты, как вся равнина под нами осветилась вспышками выстрелов, и небо перерезали трассы пулеметных очередей, а еще через минуту самолет окружили шапки разрывов зенитных снарядов. Делать нечего - мы врезаемся в эту огненную стену и упорно идем по назначенному маршруту. Снопы пулеметных трасс окутывают нас со всех сторон. Все точнее бьют зенитки, и стена разрывов вырастает на нашем пути. Но мы летим не сворачивая.

- Включаю фотоустановку, - докладывает Шалимов, - держать курс!

Теперь лететь можно только прямо. А кольцо огня все сужается. Зенитчики уже пристрелялись. Разрывы снарядов совсем рядом, и осколки то и дело барабанят по фюзеляжу и крыльям, а взрывные волны беспорядочно встряхивают самолет, как спичечную коробку. Но мы пока все живы и здоровы. И самолет - тоже...

"Продержаться хотя бы еще минуты три-четыре, - думаю я, - и мы бы закончили фотографирование. Черта с два продержишься, - в тот же миг говорю себе, - вон какую дыру выбило на правой плоскости".

Осколки стучат по самолету словно камни, падающие в тачку. На белом фоне облаков черная корона разрывов вырисовывается еще более четко. Очень хочется отвернуть от нее в сторону или нырнуть вниз, но штурман невозмутим, а его жесткая команда требовательна :

- Курс держать! Держать, Саша! Влево три градуса. Так. Теперь хорошо.

"Что-то очень долго он фотографирует", - думаю я и спрашиваю Володю:

- У тебя часы не остановились?

- Курс держать! - вновь раздается его резкая команда.

В это время раздался оглушительный треск разрыва, и самолет осветила огненная вспышка. Первое впечатление, что самолет разбит. Прислушиваюсь. Моторы гудят ровно. Проверяю рули управления. Все в порядке. Осматриваюсь. Левой мотогондолы нет - отбило. По плоскости хлещет смесь воды, масла и бензина, но самолет пока не горит.

- Шалимов, Рязанов! Целы? - спрашиваю штурмана и стрелка.

- Все в порядке, командир, - отвечает стрелок.

- Аппаратуру выключил, - сообщает Шалимов. - Теперь маневрируй.

Пока он заканчивал эту фразу, самолет с переворота уже камнем падал к земле: надо было поскорее оторваться от этого огненного ада.

Все мы были живы. Почти по самым макушкам деревьев, по лощинам и над болотами наша израненная "пешка" несла нас домой.

И вот мы садимся на своем аэродроме. Как садимся - другой вопрос. Колеса оказались пробитыми. Самолет сделал короткий пробег и с ходу стал на нос. К счастью, все закончилось благополучно, а главное - мы выполнили очень важное и ответственное боевое задание.

Результатов нашего полета с нетерпением ждал командующий фронтом.

Уже на земле при осмотре самолета в нем было обнаружено свыше 60 пробоин. Одну "пробоину" нашли в комбинезоне Шалимова - осколок вырвал большой кусок ткани. Мелкими осколками разбитого стекла кабины мне побило лицо. Рязанов был цел и невредим. Все эти царапины - ничто по сравнению с тем, что мы сделали.

Фотоснимки, которые мы привезли, подтвердили наличие новой линии железобетонных укреплений я помогли командованию фронта своевременно перестроить план наступательной операции на Карельском перешейке.

За выполнение этой важной боевой задачи и за другие успешные боевые вылеты мне и Владимиру Шалимову было присвоено звание Героя Советского Союза.

При общей оценке результатов боевой работы Шалимова оказалось, что он сфотографировал на Ленинградском фронте и в Прибалтике площадь, превышающую территорию таких европейских стран, как Австрия или Португалия. Им произведено 226 успешных боевых вылетов, во время которых он участвовал в 20 воздушных боях с истребителями противника, сбил два Ме-109 лично и четыре - вместе с истребителями прикрытия.

Так защищал город Ленина донецкий комсомолец и ленинградский коммунист Владимир Федорович Шалимов.

Отгремели военные бури, но не закончилась служба выдающегося воздушного разведчика. Окончив военно-воздушную академию, он свыше 15 лет руководил штабом одной из авиационных частей, передавая накопленный боевой опыт молодым летчикам и штурманам. В мирные годы Владимир Федорович Шалимов вел большую работу по подготовке молодых летчиков-штурманов. Ему было присвоено звание генерал-майор авиации.

Сейчас он живет в Москве и продолжает служить в Военно-Воздушных Силах страны, отдавая всего себя их постоянному укреплению.